– Тогда возьми того большого, – Патриша указала в сторону подращённого щенка.

– Что ты! – запротестовала я. – Почём я знаю, отчего его до сих пор не купили? Вдруг он кусается или гадит по углам? И двадцать пять тысяч для меня всё равно слишком дорого!

– Цены какие-то бешеные, – поддержал меня Джи. – Стоимость последней модели ви́зора за собаку – по-моему, это перебор.

– Что вы хотите, льены, – начал оправдываться продавец. – Шены нынче подорожали. Можете высказать претензии этим ненормальным Саё.

– Сайо́, – машинально поправила я. – Но при чём здесь островитяне? Шены – коренная кергарская порода.

– Так-то оно так, да из-за войны с островами их приходится возить посуху, это втрое дольше, чем морем, – продавец почесал выбритый до блеска подбородок. – А без свежей крови собачки вырождаются. Мало их у нас для разведения. Мне вот за сукой пришлось в Раскéн сгонять, триста лиг туда, триста лиг обратно. Девяносто тысяч реалов одна дорога обошлась! Поэтому отдать дешевле никак не могу.

– Юли, пойдём, посмотрим других собак, – наморщила изящный носик Патриша. – Дáрленские волкодавы ничуть не хуже!

– Льены, погодите, не торопитесь! Вы только гляньте, экие красавцы! – продавец выхватил из корзины крупного щекастого малыша. – Видали уши? Прелесть, а не уши! И лапы – оцените, что за лапы! Отличный кобель, самых чистых кровей! У него родословная не хуже, чем у нашего императора Бергана, дай ему Всевышний здоровья и долгих лет! Тридцать девять тысяч – себе в убыток!

Щенок и впрямь был очаровательным. Раззявил розовую пасть и облизнулся. Светло-голубые весёлые глазёнки уставились на меня с любопытством. Тем более странным показался сдавленный болезненный то ли стон, то ли хрип. Я заозиралась, ища источник звука.

За продавцом на толстой мягкой подстилке мирно дремали родители щенков – откормленные, лоснящиеся, с великолепной густой шерстью. Между шенами на коленях стоял человек, сам похожий на пса, только доведённого до крайней стадии истощения. Грязный, лохматый, кое-как одетый в куцее пальто и поношенные штаны. Похожие на паклю свалявшиеся волосы наполовину скрывали лицо, губы растрескались до кровавых корок. Почувствовав мой взгляд, он поднял голову: в ярко-голубых глазах пылала звериная ненависть – настолько явная, что обжигала на расстоянии. Невольно я подалась назад. Продавец оглянулся и нахмурился.

– Не пугайтесь, льена. Это мой инго, он закован. К тому же собачки не дадут ему напасть. В конце дня сдам красавца в Департамент, пусть его усыпят. Безнадёжный экземпляр. Дикий совсем. Семь раз бежать пытался – знак выгрызал зубами! Подсунули мне, шельмы раскенские, «на сдачу»!

Инго испепелял меня взглядом. Если бы на свете существовал прибор для измерения злости, то подобное устройство сейчас зашкалило бы. Теперь я рассмотрела неестественно вывернутые плечи и заведённые за спину руки, цепь от которых вела к широкому металлическому ошейнику на тощей шее.

– Уж я пытался с ним по-всякому – и по-хорошему, и по-плохому, – распинался продавец. – Напрасный труд! Этот парень или больной на голову, или совсем тупой. Слов не понимает, сам молчит как в рот воды набравши. Жаль потерянных денег, но другого выхода нет. Всё равно он скоро себя уморит: от еды отказывается, раны лечить не даёт. Гуманнее прикончить, чтоб не мучился.

На последних словах инго чуть повернул голову, израненные губы изогнулись в кривой усмешке.

– Какой ужас! – Патриша ахнула и прикрыла рот ладонью в лайковой перчатке. – Нельзя так жестоко поступать с инго!