Маленькие светлые точечки плясали в очках профессора.

– Что до вашего ухода отсюда – не знаю, удастся ли это осуществить… – Он несколько раз взмахнул рукой, как бы поглаживая что-то, и сказал: – Не чувствуйте себя обиженным… Я не сомневаюсь в вашей искренности и слове, слове шотландца, – улыбнулся он, – но, хм, вы ведь сами знаете, что такое репортерская струнка… Впрочем, вы нам пригодитесь. Думаю, и мы вам не меньше. Мы сейчас ожидаем одного… – он замялся, – одного инженера, который должен прибыть из Орегона и привезти от наших друзей некоторые детали. Знаете, у нас коллектив исключительно крупных специалистов, но нам недостает простого человека, с обычным здравым рассудком, – он опять лукаво подмигнул мне, – а такой рассудок – прекрасная штука и может нам очень даже пригодиться… Вы что-нибудь слышали о конструкции ареантропа?

– По правде говоря, я еще не успел этого переварить. Впрочем, я и видел-то его всего несколько минут.

– Знаю, знаю. Сидеть там и без того не очень полезно, – тихо заметил профессор, не глядя на меня. – Нам еще неясно, каким образом это воздействует на наш организм. Думается мне, это разновидность излучения, некоторые тела вблизи аппарата светятся. Кроме того, во время извлечения его из снаряда…

Я внимательно смотрел на профессора. Он как бы немного съежился и вздрогнул.

– Впрочем, на сегодня довольно. Вы еще услышите обо всем. – Он поднял голову и резко бросил: – Знайте же, наша игра очень опасна, у этого аппарата, или зверя, или же у зверя, заключенного в аппарате – мы пока что не знаем, – довольно удивительные свойства, и от него можно ожидать чего угодно.

– Почему бы не попытаться разобрать его на части? – вырвалось у меня.

Мужчины поморщились.

– К сожалению, такие попытки были. Нас ведь вначале было шестеро, а теперь вот осталось только пять. Все далеко не так просто.

– Теперь вы уже знаете почти столько же, сколько мы, – тихо сказал Фрэйзер. – Согласны ли вы на наши условия, то есть – полная свобода, равноправное участие в нашей работе и честное слово, что не попытаетесь бежать?

– Что значит – бежать? – сказал я. – Я не смогу отсюда выходить?

Мужчины улыбнулись.

– Конечно, нет, – сказал Фрэйзер. – Надеюсь, вы не думаете…

– В таком случае, я согласен. Но никакого слова не дам, – сказал я. – Слово, дорогие мои, возможно, вы этого не понимаете, было бы для меня непреодолимым препятствием. Другое дело – ваши стены. Я могу остаться, но только на тех же правах и условиях, которые действуют между вами.

Я встал.

Профессор улыбнулся, вынул из кармана пузатые золотые часы.

– Три минуты второго. Думаю, сегодня мы пережили уже достаточно. Желаю спокойной ночи.

И он снова погрузился в свои бумаги. Он уже не видел нас, не замечал, выписывая длинные колонки цифр.

Фрэйзер взял меня за руку – мы вышли в коридор.

Свет ламп как будто немного ослаб. Я почувствовал холод в груди и чудовищную усталость.

Разбудил меня яркий солнечный свет. Я удивленно потянулся – почувствовал мягкость постели, – подскочил на кровати и осмотрелся.

Большую светлую комнату заливало солнце, и первой моей мыслью было, что я видел какой-то странный, дурной сон, но уже в следующее мгновение мой взгляд упал на дверь без ручки, и я вспомнил все. Я быстро встал, подошел к окну и выглянул. Подо мной раскинул свои воды большой темный пруд, берега которого тонули в утреннем тумане. Я смотрел на гладкое, слегка морщинящееся черно-золотое зеркало с высоты по меньшей мере четырех этажей. Осмотрелся. Моя одежда исчезла, на стуле лежал темно-серый костюм в шотландскую клетку. Я невольно улыбнулся – заботливые мне достались хозяева. Неожиданно я заметил небольшую, покрытую росписью дверцу в стене комнаты. Я открыл ее – засветилась белизной кафеля и никелем небольшая элегантная ванная.