Received: 10.03.2017

Accepted: 27.04.2017

Если раньше люди взывали к богу с целью оградить себя от разных реальных и не очень реальных вещей, которые крайне мешали им в повседневной жизни, – от стрел, от тьмы, от вещи приходящей (вещь во тьме – это не что иное, как похоть, одолевающая под покровом ночи), от развратного полуденного искушения (бес полуденный, мнимое время Люцифера, когда Давид искусился Вирсавией), – то сейчас впору было бы заменить все прошлые страхи на совершенно новые, недоступные пониманию древних семитов. Вместо кошмаров томления плоти – страх ожирения, вместо стрел – кредиты, взятые на айфоны, а вместо полуденного беса – зомби. В нынешнем мирке мы, избалованные увальни, часто любим устраивать истерики на пустом месте, вокруг вопросов, явно не самых насущных. Мы создали массовую культуру, а вместе с ней пришло и коллективное помешательство (ну или наоборот). Коллективное помешательство вокруг вопроса о конце света, да не простом с серой, огнем, блудницей и странными субъектами на лошадях разных мастей, а эсхатологическом конце всего. Конце-пандемии. Угроза роду человеческому в виде заражения всех прямоходящих домохозяек странным вирусом и превращение последних в бездумных и страшных мертвяков без ума и совести.

Сей феномен появился и оформился примерно в середине ХХ в., но не получил должного развития вплоть до 1968 г., когда, на бодрящей волне охоты на «красных дьяволов» и холодной войны в ее периферийной стадии, выходит фильм Джорджа Ромео «Ночь живых мертвецов», в котором была переосмыслена концепция зомби. Если раньше полусгнивший, вечно голодный труп считался так, безделицей, проявлением злой магии вуду (как в фильме-первооткрывателе «Белый зомби» 1932 года, со всеми прелестями гаитянских Magic Dreams) или человеком, который пошел против больного социума, вроде брутального нордида из книги Мэтсона «Я – легенда»; то сейчас «классический» восставший из мертвых внезапно превратился в вечно снедаемого голодом полумифического маскульткадавра, в одного из громаднейших страхов буржуазного социального конструктора. Практически все фильмы Ромеро и его последователей строятся по одному и тому же принципу. Вот вы – разжиревший от спекуляций и безнаказанности менеджер – попиваете с любовницей чаек на террасе, как вдруг в ваш размеренный быт врываются кровожадные мертвецы, жаждущие мяса. Экая критика капитализма. На протяжении долгого времени Ромеро не сходил с пьедестала «короля фильмов о зомби». В каждый свой кадр милый седобородый старичок ловко вкладывал немалую толику марксистского учения, намеки на вполне себе определенные политические и социальные проблемы. На беды все разрастающегося потребительства – когда человек человеку волк, а зомби зомби зомби. Посмотрите «Рассвет мертвецов» 1978 г. Люди, спасаясь от кусающегося кошмара, запираются не где-нибудь, а в супермаркете, где они могут продолжать спокойно жрать шоколадные батончики, а зомби, более походящие на голодных пролетариев, вынуждены стоять у витрин и рассматривать «белую элиту», завладевшую благами, недоступными обычным работягам. Ромеро превращает свои фильмы в антикапиталистический пафос, шаг за шагом выводя на суд пороки общества кредитной карты и гамбургера. Он превращает своих зомби в маргинальный класс этого мира, в презираемую всеми голытьбу, в совершенную коммуну, сплоченную единой целью кадаврореволюции: «Поймай! Сожри! Обрати!» Зомби в фильмах Ромеро предвещают конец земной жизни, бытия, они финал общества победившей звенящей монеты. Никакого гуманизма, никакой мысли. Только щелканье челюстей.