указывает на первоначальную ассоциацию с событием жертвоприношения, равно как и центральное значение «удар (в гонг)» у укр., блр. časъ, а прототип «рука» у гр. χρόνος, вместе со значением соответствующего исходного корня ие. *ĝher- «хватать», – на нечто, т.е. вещь, которую можно взять рукой. Описанное понимание времени представляет собой то, что принято называть «реляционной» концепцией времени Аристотеля: он не рассуждает о времени отдельно от событий и, указывая на необходимость времени быть посчитанным, имеет в виду именно исчисляемость вещей и событий [Аристотель, 1981, c. IV, 10–14].

Лукреций, хорошо знавший древнегреческую философскую традицию, но уже использовавший латинскую терминологию, делает первый шаг к отступлению от указанного понимания времени как «слитого» с событием. Из различения вещей и пустоты Лукреций выводит понятие о времени как явлении, присущем одновременно и вещам, и пустоте, таким образом, события не отождествляются ни с самими вещами, ни с пустотой, в которой они находятся [Лукрецій, 1988, c. 418–482]. В указанном отрывке Лукреций говорит о неощутимости пустоты и о такой же неощутимости времени. Следует отметить, что пустоту, именованную в древнегреческой философии термином гр. χώρα (χάος), Аристотель отождествил с «пространством» или «местом», именованным гр. τόπος, который имеет значение «пустое место». Продемонстрированное Т. Харитоновой сближение гр. τόπος с лат. tempus [Харитонова, 1992, c. 65] эксплицирует в последнем термине именно семантику «незаполненности» и, соответственно, понимание времени как ничем не заполненных интервалов.

Описанный выше смысл «незаполненности событиями» коррелирует с развитой позже «субстанционной» концепцией времени, известной как «абсолютное время» И. Ньютона, протекающее равномерно само по себе (прототип «след / отпечаток», предполагающий ассоциацию с незаполненной формой), т.е. несоотносимое с какими-либо событиями. Соответствующим такому взгляду на время есть и отсутствие у лат. tempus смысла «быстротечности», ассоциируемого именно с быстро происходящими событиями, как у гр. χρόνος и укр., блр. časъ.

Вопрос о лингвистической относительности лингвокультурных концептуальных метафор встает особенно остро в таких контекстах, где проблема их истинности или неистинности приобретает первостепенное значение, – а именно в контексте научного дискурса. Показательным является факт, что, несмотря на отказ от идеи абсолютного времени, в определенной мере инициированной латиноязычной философской метафорой ВРЕМЯ – ЭТО ПУСТОТА и господствовавшей в физике до начала XX в., современная наука все еще проджолжает использовать исходную для упомянутой метафору, которая содержит концептуализацию времени как линейной последовательности. Открытие неизменности скорости света выявило, что каждый наблюдатель имеет свою меру времени, фиксируемую его часами, и совсем не обязательно, что показания часов разных наблюдателей совпадут. Таким образом, время предстает как субъективное понятие, относящееся к наблюдателю, который его измеряет. Тем не менее, как отмечают С. Хокинг и Л. Млодинов в своей известной книге «Кратчайшая история времени», время в физике продолжают трактовать так, будто это прямая железнодорожная линия, по которой можно двигаться только вперед или назад [Хокинг, Млодинов, 2014, c. 119].

Таким образом, можем заключить, что выявленные нами отличия в концептуализации философской категории времени в рассмотренных естественных языках в определенной степени вписываются в вышеприведенную типологию темпоральных систем В. Эванса, где первой дейктической системе соответствует осмысление времени, фиксируемое латинским термином