– Это старая куртка, я надеваю ее в мастерской.

– И тем не менее нельзя ходить в таком рванье. А кто готовит тебе еду?

– Утром я ставлю тушиться мясо с овощами, и к обеду его можно есть.

– Она умеет готовить кое-что и получше тушеного мяса, – покачала головой Анна.

– А мне оно нравится, – возразил Иосиф, – хотя и не всегда. – Он посмотрел на Анну и, в очередной раз прокрутив в уме то, что она сказала, произнес: – Итак, не женщина, а девочка. То есть ты предлагаешь мне приемную дочь.

– Нет! – твердо возразила Анна. – Именно жену. Причем с приданым. Главное – она получит защиту, которую может дать только брак. Конечно, кто-то скажет – странный брак. Но у нас в Галилее много таких союзов. И будет еще больше, пока земля полнится слухами о конце света и приходе Небесного Царства. В обычном браке рождаются дети, но нужны ли дети сейчас, в конце времен?

– Не верю я в эти разговоры, – сказал Иосиф, почесав подбородок, покрытый жестким волосом. – Люди поболтают и бросят. Я был еще ребенком, когда об этом говорили на каждом углу. И что? Чем все кончилось? Посходили с ума от страха – и все!

Он помолчал, обдумывая происходящее.

– Итак, ты предлагаешь мне жену, – заключил он. – Любовь без страсти. Брак, освященный не детьми, но чистотой… Ну что ж, можешь считать меня женихом. Хотя в таком браке это будет длиться вечно.

– Приходи к нам вечером, – сказала Анна. – Она приготовит тебе обед.

– А ты уверена, что она разобралась со своим сердцем? – спросил Иосиф. – И действительно хочет того, о чем ты говоришь?

– О да, хочет, – ответила Анна.

Девушку звали Мария, а точнее – Мириам, как сестру пророка Моисея. Была она хорошеньким созданием с нежным личиком и быстрыми движениями; иногда могла вспылить, хотя и не со зла. Жениховство Иосифа состояло в том, что вечерами, после работы, он приходил в дом Анны, которая уже не могла вставать с постели, и сидел возле нее, пока дочь либо шила или штопала, либо возилась на кухне. У них имелось двое слуг – старая Элисеба и вечно ворчащий Хецрон, который следил за огородом и делал, когда появлялось настроение, какую-нибудь мужскую работу по дому. Была еще ослица по кличке Малка и пес Шахор, посаженный за домом на цепь, – страшный любитель побрехать, а также множество кошек различного возраста и цвета. Однажды, незадолго до своей кончины, Анна сказала Иосифу:

– Этот дом – приданое моей Марии.

– Ты хочешь сказать, что я должен сюда переехать? Я об этом не думал.

– Не можешь же ты забрать ее в свою лачугу, заваленную стружками.

– Моя мать, отец и я, – начал было Иосиф, но вспомнил, что после смерти отца сам увеличил размеры мастерской, а жилые помещения сделал поменьше. Подумав, он кивнул: – Понимаю. Хотя люди и станут болтать всякое. Кстати, нет ли у Марии братьев или иных родственников-мужчин, которые стали бы требовать свою долю?

– Закон Моисея утверждает однозначно: собственность родителей переходит к дочери.

– Понятно, – кивнул Иосиф.

Мария в этот момент оторвалась от его старой рубахи, над которой трудилась с иголкой и ниткой, и дружески улыбнулась. Иосиф понимал, что стареет. Хотя был он еще силен и строен, но по утрам донимали его боли в ногах, волосы редели, а борода стала совсем седой. Юная Мария о жизни знала мало, а он совсем не мог научить ее чему-нибудь – за исключением, быть может, как строгать клинья или соединять пазы с шипами. Но это вряд ли могло ее заинтересовать.

Когда же Анна умирала, Мария, хоть и окруженная родственниками и слугами, в первый раз повернулась к Иосифу, ища успокоения в объятиях суженого. Она рыдала, что было естественно, а он, желая утешить ее в горе, осторожно обнял и прижал к груди с таким расчетом, чтобы она не видела сцену смерти – несмотря на то, что за полгода до этого она стояла у постели умирающего отца.