«Разве такое возможно? Живая плоть сжарилась бы, как в сковородке. Кто или что защищает ее?» – мы все задавали себе этот вопрос.

Напряжение нарастало с каждой секундой. Я с тревогой следил, ожидая, что цыганка дернется от боли, свалится в обморок и упадет лицом в угли. Но, вопреки всем законам природы, та неподвижно стояла в огне.

Внезапно она опустила руки и открыла глаза. Ее взгляд скользнул по нашей притихшей шеренге и… остановился на мне.

Сердце ухнуло вниз, паника хлестнула волной. «Нет, пусть это будет кто-то другой!» – малодушно дрожа, взмолился я про себя. Колени подгибались, зубы стучали, лоб в холодном поту, несмотря на жар костра. Где бы скрыться от этого жуткого взгляда? Хотелось натянуть на башку одеяло, как в детстве, когда в шкафу что-то тихо и страшно скреблось. Я вырос, а тот ужас вернулся и догнал уже здесь.

Эта девка, как паночка из экранизации Гоголя! А Хома Брут не нарисовал мелом круг! Сейчас призовет Вия, и мне точно кранты! Никто не спасет!

Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественной тишине ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как гулко стучит мое сердце. Как корчится в ледяных клешнях страха испуганный ум. И весь этот ужас сверхъестественен уже сам по себе!

Я ощутил ледяное прикосновение к своей щеке. Налившиеся свинцом веки еле поднялись, чтобы увидеть глаза страшной девы – белые, как у призрака, совсем без зрачков. Они смотрели сквозь меня, видя что-то за гранью этого мира. Тихий, как шелест листьев, голос вынес вердикт:

«Той е и не е той. Сега в него няма верколак…»

После этих слов девушка отдернула руку, словно обожглась об меня. Я не знал языка, но смысл ясен: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Площадь взорвалась шумом. Яростно жестикулируя, цыгане ругались с полицией, которая сдерживала их напор, оттесняя от нас. Чиновник тоже пытался их успокоить, закон всё же на моей стороне.

Вскоре в нас полетели камни и палки. Толик дал команду отступать и, не дожидаясь развязки, мы организованно вышли из боя. Я возвращался в барак в окружении каре из своих, но не был уверен, что всё обошлось. Суда Линча не будет, они не сдадут, но в покое нас уже не оставят. Зачем других подставлять? Но обратные билеты на всю группу, одному уехать домой мне нельзя.

Пока шли, в голове крутился вопрос: что значит – «сейчас нет»? Неоднозначный вышел вердикт. Выходит, верколак все-таки был? И вернется еще?

– Да, охренеть! – чертыхнулся Ванек, не найдя других слов. – И чо нам делать теперь?

– Нам? Ты-то при чем? – как можно спокойнее сказал я.

– Дык я же с тобой! – стукнул он кулаком в грудь.

– И ты? – посмотрел я на Лешку. Тот думал о чем-то и на время притих.

– А? Про что это вы? – он сделал вид, что не слышал.

– Да забей! – махнул я рукой. – Валить мне надо отсюда, а то и завтра придут.

– Не кипишуй, счас всё решим. К Толяну пойду! – бросил Лешка вскочив.

– Ну, давай… – проводил взглядом я.

Что тут можно решить? Убедить цыган, что кровосос-комсомолец для них безобиден? Или что виноват кто-то другой?

Ведьма однозначного ответа пока не дала, но кто знает, что будет ночью? Как себя поведу? Я л, точно лис, забравшийся в спящий курятник – всех всполошил. Вдруг укушу кого-то еще? Из своих, что тогда?

Неизвестно, способен ли верколак себя контролировать, но наблюдать за мной будут все. О работе можно даже не думать, завтра городок будет гудеть. Придут и линчуют, чтобы было спокойней. Опыт у них, видимо, есть. Поди, отлавливают таких пару в квартал, раз тему знают. Делов на полдня…

Интересно, как поступают с такими? Отдают на передержку в зоопарк или приют кровососов? Жгут, вешают, лечат в психушке, сажают на цепь?