– Так, ну давай бумаги оформим, – кивает мне молодой мент. – Ты в какой школе учишься?

– В шестьдесят второй, – поморщившись, отвечаю я.

– Имя.

– Артём…

– Фамилия.

Я молчу некоторое время, соображая, а потом машу головой:

– Не скажу я вам, товарищ лейтенант.

– Почему? – искренне удивляется тот.

– Да, какой смысл? Время только терять будем. Вы их уже не найдёте. По горячим следам ещё можно было схватить, а так… Не хочу, в общем. Ладно, спасибо за американские горки. До свидания.

Сержант хмыкает, а лейтёха стоит с приоткрытым ртом и соображает. Я аккуратно схожу с гравия и ступаю на неширокую бетонную полосу, залитую вдоль ряда кирпичных гаражей.

– Эй, Артём! – бросает мне в спину лейтенант.

Я, не оборачиваясь, делаю прощальный жест и молча двигаю дальше. До дома недалеко, ничего, дойду и босиком.

Вернувшись домой, стягиваю джинсы, лопнувшие по шву на заднице, совершаю омовение своих избитых конечностей и переодеваюсь согласно статусу. Надеваю заношенные и блестящие на коленях школьные брюки, бросаю в стирку рубашку, а футболку оставляю. Натягиваю кеды и собираюсь снова выскочить из дома.

На этот раз я решаю немного прогуляться, посмотреть на город в его девственно-советском состоянии, а потом идти к бабушке. Купить бы ей гостинец какой-нибудь… Но где взять деньги?

Деньги… Да, деньги… Вообще-то у меня они есть… Ёлки! Конечно, я же коплю на проигрыватель! Я, не разуваясь, иду к себе в комнату, выдвигаю ящик стола и вытаскиваю из глубины небольшой серый ящичек для химических реактивов. Отец с завода принёс, или мама из универа. Откидываю крышку… Ого! Богатство какое. Тут рублёвки, трёшки, пятёрки и даже одна десятка. Это бабушка мне подкинула. Всего двадцать один рубль с мелочью из необходимых ста восьмидесяти, что ли…

Помню, в итоге я так и не накопил, сколько надо, и тогда взрослые скинулись на недостающую сумму и купили мне бердскую «Вегу». Серебристую, не очень красивую, но звучащую по тем временам вполне прилично. Счастья было… полные штаны, как дедушка говаривал.

Я беру мелочь и пятёрку. Пусть лежат в кармане, лишними не будут. Натягиваю кеды и вылетаю в оживший социалистический заповедник. На сердце, конечно, уже не так радостно, как с самого утра, утраченные «адики» тяготят душу, но лёгкость, называемая молодостью, велит смотреть в будущее с оптимизмом. Именно к этому призывает и житейский опыт. Теперь-то уж всё будет иначе.

Я перебегаю «Весеньку» и останавливаюсь перед булочной. С детства знакомая витрина – хлеборобы, трактора, снопы пшеницы. Выцвевшая надпись гласит: «Хлеб – наше богатство». Согласен! Под витриной на цоколе нацарапано: «Секс Пиздолс», через букву «з». Ха, точно! Всю жизнь здесь это граффити. Или, учитывая технику исполнения, скорее, сграффито.

Песен их никто не слушал, поскольку они мало кому нравились, а вот название нравилось многим моим сверстникам. Я усмехаюсь и вхожу в магаз. Класс! Пахнет фантастически – свежей выпечкой. Возможно, всему виной юношеское восприятие. О, моя утраченная свежесть, буйство глаз и половодье чувств, в общем. «Утраченная» зачеркнуть, вписать «обретённая».

Ну, что, разгуляемся? В магазине два отдела – хлебный и кондитерский. Народу никого. За кассой сидит крупная тётка с яркими фиолетовыми тенями и затейливо, в стиле «Стар трек», уложенными волосами.

Хны, как видно, она не жалеет и любит яркие цвета. И, надо же, я её помню! Точно. Она всегда здесь сидела. Даже имя всплывает… Люба что ли… Или Люда… Она бросает на меня мимолётный скучающий взгляд и отворачивается.