Утром просыпаюсь в хорошем настроении, потому что всю ночь спала как убитая. Немного непривычно вставать с кровати всего за полчаса до первой пары. Больше нет необходимости утром бежать на автобус и ехать в кампус. Я теперь сама часть кампуса.

У нас сегодня три пары — механика, английский и линейная алгебра. В первом семестре английского не было, а теперь у нас по шесть пар в неделю. И все потому, что со второго курса половину дисциплин будут читать на этом языке. Про следующий год думать особо не хочется, но английский подтянуть точно нужно. Он у меня, мягко говоря, слабоват.

Волнуюсь и нервничаю, как и в первый день учебы в академии. Посматриваю по сторонам, время от времени ловлю на себе ехидные взгляды. Ну конечно, меня же сам Баев бросил. Поигрался и выкинул обратно в общагу. Так примерно здесь и думают. Если думают.

Но первый день проходит вполне сносно. На механике получилось вообще как-то лениво и ненапряжно — решали совсем простенькие задачки, чисто чтобы мозг размять. На английском мне, как и всем остальным, приходится делать мини-презентации самой себя. Уложиться в полторы минуты и без длинных пауз не так уж и просто оказалось. И еще я очень стесняюсь говорить на английском. Настолько, что Асафьев со Смертиным после пары еще и потроллили меня. Пока не слишком обидно.

Линал прошел тоже на расслабоне — ощущение, что преподам еще тяжелее втягиваться в учебный процесс, чем студентам. Но это так, наблюдение.

Вчера, когда приземлилась в аэропорту, с ужасом думала про академию, а сейчас даже как-то рада. Столько новых предметов во втором семестре должно быть. Я наконец-то буду учиться!

После третьей пары собираюсь в читалку — на механике дали список новой литературы, хочу полистать хотя бы часть.

— Мира! — окликает знакомый мужской голос, когда я иду по коридору на первом этаже. Останавливаюсь буквально на мгновение, а потом прибавляю шаг, но Тарас меня догоняет.

— Привет! — улыбается мне той солнечной улыбкой, за которую я в сентябре готова была ему всю себя отдать. А сейчас Кочетов во мне вызывает легкое раздражение.

— Привет! — сухо отвечаю и хочу обойти его.

— Никак не простишь, да? — Тарас ловит меня за руку, но быстро отпускает. Оборачиваюсь и вижу вдалеке «золотой генофонд» — Вэл Селиванов, Инга Ульсон, пара ее подружек, чьи имена я отказываюсь запоминать, еще пара парней из маги*. Свита. Ну и король, разумеется, на полшага впереди всех.

Темный.

Поворачиваюсь спиной к Баеву и спрашиваю:

— Что ты хотел, Тарас? Поговорить?

— Вообще-то да! Еще до каникул, помнишь?

На лице Кочетова снова улыбка, но она меня не трогает. Хочет поговорить — поговорим, конечно, и никто мне в этом не помешает!

Только надо поторопиться.

— Пошли тогда отсюда, — кивком зову Тараса за собой. — В релакс-зону на третьем этаже.

Чувствую на затылке сверлящий взгляд Баева, да пусть хоть глаза сломает.

Без происшествий поднимаемся на второй этаж, и тут мой задор скисает. Не хочу я никаких откровений от Тараса. Довольно мне разочарований, но делать нечего. Сама пообещала.

— У тебя пять минут, — предупреждаю я. — Не больше.

— Спасибо!

Тарас нервничает, ходит по маленькому пространству, хмурится, ерошит челку на голове. А потом громко выдыхает и садится на пуф рядом со мной.

— Мне было семнадцать, Мира, — начинает он, глядя в стену напротив. — Не самое лучшее время в моей жизни. Я… однажды я оказался не в том месте, не в то время, не с теми людьми. Мне грозил реальный срок, я ничего не сделал, клянусь, но кого это волновало?!

Тарас грустно усмехается, никогда не видела его таким серьезным, даже… трагичным, что ли. Всегда улыбчивый и милый, сейчас Кочетов не похож на самого себя. Ему очень больно, и он этого не скрывает.