Пиджак Цырулева пропал. Вместе с Баевым!

8. Глава 8

Юлька возвращается с занятий, когда я уже доделала английский, подготовила на понедельник информатику и собралась, наконец, спуститься в нашу столовку-кафешку.

— Как ты? — Шелест поспешно стягивает с себя пуховик и кричит уже из ванной: — Точно все хорошо? Пропала сегодня на большой перемене. Перепугала…

— Я же написала тебе, все ок. — Убираю со стола учебники. — Но спасибо тебе, что сказала Аркадию… Николаевичу, что я иногда на третьем этаже зависаю.

Так. На сегодня все, вечером посижу в чатах факультативов, на которые записалась.

— Вся академия на ушах, между прочим. — Юлька заглядывает в комнату и усаживается на своей кровати, скрестив ноги по-турецки. Маленькая, раскрасневшаяся от холода, с короткой стрижкой, она похожа сейчас на воробья. Но я знаю: за внешней хрупкостью и слабостью скрывается очень острый ум. В своей компании задротов-айтишников Юля-тян пользуется огромным уважением.

— На ушах? — Надо спросить, иначе будет выглядеть слишком подозрительным. Не может же меня не волновать очередной всеобщий кипеж. — Из-за чего?

— Из-за кого! Темный вернулся. И… говорят, он не в духе. Согнал свою свиту, в смысле «семью» в конференц-зал в главном корпусе. Типа мутят чего-то. Я не в курсе, меня, сама понимаешь, туда не позвали.

Зато меня позвали.

— Нас с тобой это не касается, — преувеличенно бодрым тоном втолковываю я. — Слушай, пойду поем. А то без обеда сегодня осталась.

Внезапно смекаю, что облажалась. Юлька аж заискрилась от любопытства:

— А что случилось-то? Тебя и на парах потом не было.

— Ничего, Юль… то есть я не готова пока говорить. Мне надо самой переварить, но я расскажу. Обязательно. Только позже, ладно?

— Аха. — Шелест не верит моим словам. — Тогда, может, сейчас расскажешь, что под нашей дверью делает долговязый пацан с филфака? Четвертый курс, кстати! И он точно не в нашей общаге живет!

— Тощий? Да он же кабан здоровый! — возмущаюсь я и тут же стихаю под внимательным взглядом Шелест. — Не знаю, может… может, ждет кого-то?

— Он тебя охраняет! Чтобы не пришел никто лишний! — безапелляционно заявляет моя соседка. — Ты знаешь, что мне пришлось показать студенческий, пропуск в общагу и при нем открыть дверь своим ключом? Может, объяснишь? Хотя чего объяснять, и так понятно. Это Баев, да? Сегодня что-то произошло серьезное?

— Юль, я есть хочу! — стону я. — Очень хочу. И да, это Баев! Все, что здесь происходит, это Баев! Не хочу о нем говорить! Ясно тебе?!

— Да я чего? — тут же пугается Шелест и мигом превращается в ту, кого я уже неплохо знаю, — кроткую зашуганную дотационщицу, которая больше всего хочет быть незаметной перед нашими зажравшимися мажорами. — Мир, я с тобой, ладно? Тоже есть хочу.

Не могу же я ей сказать «нет»!

В коридоре сидит на полу темноволосый парень и чатится с кем-то в телефоне. Нас провожает хмурым взглядом и поднимается — идет вслед за нами.

— Интересно, а ночевать тоже у нашей двери будет? — хихикает Юлька. — Ладно, я молчу.

В столовке привычный гул затихает, едва мы появляемся с Шелест. Кто-то усиленно начинает есть, кто-то отворачивается, почесывая нос, кто-то с любопытством таращится на нас как на витрину магазина.

Замечаю Катьку Ларченко. На ней лица нет, сидит с подружками, а у самой нетронутая тарелка еды. И это при том, что Катя — типичный книжный червь, который любит поесть и не любит спорт. Увидев меня, неожиданно машет рукой:

— Мира, привет!

— Привет, — сдержанно киваю и удивленно переглядываюсь с Шелест. С Ларченко мы не поладили с первой недели нашего пребывания в академии. А уж после вписки у Стэна Шумского мы по сути стали с ней врагами. Катька еще и сплетни обо мне грязные распускала. Но после того как я переехала в пентхаус к Баеву, виделись мы с ней, к счастью, очень редко. А теперь снова живем в одном корпусе.