Мы, англичане, даже сейчас платим горькую дань за долгие века несправедливости по отношению к соседу нашему – Ирландии. Не сомневайтесь: несправедливости было полно; иначе Ирландия не была так несчастна. Земля добра, она в изобилии посылает нам еду и приплод; если, конечно, в это дело не вмешивается человеческая глупость. То был страшный день, когда Стригул19, впервые вмешался в дела этого народа. У него не получалось их истребить: им пришлось объединиться и истребить его! Были среди них жесткие и милосердные люди; несправедливые правители и справедливые; враждовавшие друг с другом с большой долей насилия пять диких веков назад; жестокие и несправедливые продолжали творить свои непотребства, в итоге получив то, что мы имеем сейчас. Англия виновата перед Ирландией; и наконец, в полной мере пожинает плоды несправедливости пятнадцати поколений.

Все, о чем мы хотели сказать, так это о нашем выводе из печального факта о трети «бескартофельных» – вкупе с хорошо известным фактом, что ирландцы говорят лишь на частично понятном диалекте английского и для них стоимость проезда в поезде один фунт четыре пенса! Толпы несчастных пьяных ирландцев бродят по нашим городам. Дикие ирландские изгнанники, псевдоискусные, беспокойные, безрассудные, несчастные и осмеянные, приветствуют вас на всех улицах и переулках. Английский кучер бьет «милетца» кнутом и проклинает его, если тот начинает крутиться рядом; пока последний протягивает свою руку, прося подаяния. Он – самое болезненное зло из тех, с которыми наша страна сталкивалась. В своих лохмотьях, с присущей ему дикостью, стоит он там, готовый взяться за любую грязную работу; при оплате, которая позволит ему купить себе картошки. А приправой ему будет соль; он спит в любом свинарнике, псарне, насесте во флигеле; и носит обноски, надеть или снять которые практически невозможно, разве что на праздники или красные дни календаря. Саксонец, не готовый так жить, работу не найдет. Он тоже может быть невежествен; но он еще не опустился с планки благопристойной человечности до планки убогой обезьяноподобности – он так не может. За океаном лежат девственные американские леса; нецивилизованный ирландец не силой своей, а полной ее противоположностью выдавил местного саксонца и занял его место. Там пребывает он в своей грязи и неразумии, в своей лживости и алкогольном насилии – готовое ядро деградации и беспорядка. Тот, кто борется и плывет против течения, теперь своими глазами может лицезреть пример того, как человек живет, погружаясь на дно. Пусть тонет; он не худший из людей; не хуже другого точно. Мы изобрели карантин против чумы; но против этого не ввести карантина; да и против чего он вообще возможен? Жалко смотреть. Британскую землю саксонцы очистили, вспахали и вырастили на ней урожай – она их дом для них самих и для их предков. Под небесами нет такой силы, которая смогла бы выбить их оттуда; они – саксонцы изо всех сил, крепко схватятся и скинут (с помощью неба и своего саксонского юмора) захватчика в море. Но узрите: идет армия, вооруженная лишь лохмотьями, невежеством и наготой; и хозяева земли саксонской, словно парализованные невидимой магией, бегут за тридевять земель и прячутся в трансатлантических лесах. Неужто это и есть «отмена унии»?20 «По воле Божьей, – как сказал Вильгельм III, – ты был королем Ирландии и мог приказать ей двинуться куда угодно». Вот это попробуйте отменить!

Что до бедных «иберийских» ирландских братьев, что они могут поделать? Не могут же они остаться дома и умереть от голода? Вполне естественно, что они приходят сюда, делаясь нашим проклятьем. Увы, но и для них здесь не медом мазано. Нет ничего хорошего или радостного в том, чтобы бичевать их за это; только плохое. Но мы избрали такой образ действий, и он оказался довольно эффективным. Теперь же настало время выбрать: должны ли мы помочь ирландцам или уничтожить их. Благовидная помощь, оказанная в ответ на тот или этот призыв, более не действенна; она должна основываться на искреннем желании и фактах, должна найти свое отражение в настоящем, которое ответит началом улучшения жизни наших несчастных братьев. Они более не могут жить в сердце цивилизации, постоянно испытывая страшный голод. Ибо мы полагаем, что саксонские британцы никогда не согласятся опуститься вместе с ними до такого состояния. Божьей милостью живет в саксонцах подлинная изобретательность; методичность, проницательность, перманентная добропорядочность; рациональность и правдивость, которую природа не отрицает; к тому же в глубине их сердец сидит берсерк, который гниению предпочтет что угодно, включая разрушение и саморазрушение. Да не проснется он – этот берсерк! Глубоко спрятанный, лежит он во тьме, словно веселое синее пламя, за слоями условностей, традиций и спокойного трудолюбия – все стоит на нем, все он оживил и сделал плодотворным: справедливость, ясность, молчаливость, упорство, неторопливое неутомимое усердие, ненависть к беспорядку, ненависть к несправедливости – этому худшему виду беспорядка, все, что характеризует этих людей; их внутренний огонь, утверждаем мы, как любой подобный огонь должен оставаться скрытым. Глубоко скрытым; но пробудимым и неистощимым; да не проснется он! С этим сильным молчаливым народом теперь шумные и горячные ирландцы объединены общим делом. Ирландия впервые столь странным образом оказалась в одной лодке с Англией, и теперь они либо поплывут, либо утонут, но обязательно вместе; бедность Ирландии медленно, но неизбежно передалась и нам, став нашей бедностью. Ирландский народ надо исправить и защитить, хотя бы ради Англии. Жаль, что с обеих сторон все равно останутся бедные рабочие, болью оплачивающие поведение непослушных Стиргулов, Генрихов, Макдермотов и О’Донохью! Сильные едят недозревший виноград, в то время как у слабых выпадают последние зубы. «Проклятья, – гласит пословица, – как куры, они всегда возвращаются назад».