Я же никогда не мечтала о сказочных мирах —  так с чего бы моему бреду принимать столь причудливую форму?

И это заставляло относиться к происходящему не только с изумлением, но и с осторожностью.

Что там в сказках говорилось про еду? Напоят, накормят, спать уложат, а потом - на лопату и в печь? Ну нет уж, от печи лучше отбиваться на бодрый голодный желудок! У меня с голоду и прыткость повышенная и злость тоже.

Под носом сразу же одуряюще запахли грибы в миске, пряно и кисленько. Насыпанный с горкой творог показался вдруг нестерпимо привлекательным, и ложка из него торчала как-то особенно соблазнительно. Из деревянного кубка потянуло медом и ягодами… 

Пальцы так и тянулись к этому гастрономическому богатству и я решительно опустила руки на колени: нет уж.

Мало ли. На всякий случай.

Домовой совсем поник, и перед ним стало даже стыдно: видно же, что мой отказ обижает сказочное создание, но… 

В печь все равно не хотелось.

—  Не бери близко к сердцу, Гостемил Искрыч. Не голодна я.

Он лишь головой покачал горестно. 

—  Не утешай, матушка. Сам знаю за собой вину! 

Матушка!

Матушка!!!

Меня! Девицу двадцати трех лет от роду в самом расцвете сил этот мужичок с ноготок “матушкой” зовет. Внутри мговенно зазудело чисто женское “дайте мне немедленно зеркало!” — убедиться, что годков не прибавилось, нос не отрос, и еще чего не.

Нос я на всякий случай пощупала, ничего подозрительного на нем не обнаружила, и снова огляделась по сторонам, однако с зеркалами в избе была явная напряженка. 

— Я, Гостемил Искрыч, прогуляюсь пойду, подышу значит, свежим воздухом, аппетит авось нагуляю…

Выскользнула из-за стола и бочком-бочком вдоль стеночки на улицу, совершенно забыв, что там бушует гроза.

Гроза бушевать тоже забыла.

Я несколько мгновений глазела на яснейшее, прозрачнейшее небо пронзительной синевы, поморгала и, тряхнув головой, двинулась на осмотр владений.

Хотя какие владения? 

Не владения то мне! 

Никакая я не “хозяйка”! Я домой хочу! 

Отчаянно крутя головой я сделала несколько шагов по утоптанному двору. Огромный лохматый пес продолжал недвижимо, молча и очень недобро наблюдать за мной из своей будки. Его я на всякий случай обошла по широкой дуге. Во-первых, нормальные собаки так себя не ведут. Им на чужачку полагается рычать, гавкать и совершать прочие устрашающие действия. Во-вторых, больно цепь, на которую пес был посажен, была толста. 

Дойдя до ворот и калитки, откинула деревянную щеколду и высунула любопытный нос за ограждение.

За ограждением от ворот вилась поросшая травой дорога и густой темный лес, который так и хотелось назвать не пойми откуда напрашивающимя словом — дремучий. 

По позвоночнику пробежала нервная дрожь, я захлопнула калитку и накинула щеколду обратно, на всякий случай еще и постучала по ней сверху, убеждаясь, что она плотно вошла в паз. 

Со внешним миром пока знакомиться погодим!

Обернулась и прежде, чем отправиться дальше гулять по двору, окинула взглядом избу, надеясь, что не обнаружу вдруг курьих ножек.

Не обнаружила.

Изба как изба. Правда тоже украшена черепами.

Стоило мне встретиться взглядом с провалами черных глазниц, как те вдруг вспыхнули ослепительно красным. 

Я вздрогнула и потеряла сознание. 

Я спала и видела сон.

Вокруг снова был мой мир —  привычный, родной, любимый мир. Только почему-то сейчас он казался мне серым. Тоскливо-безрадостным.

А я словно разделилась надвое: одна я, та, что смотрела на него сейчас силой своего колдовства, так и считала. 

А другая я, та, что была мне привычна, знала, что это не так, что бульвар, залитый солнцем, утопает в яркой зелени, лавки, стоящие в тени, окрашены в приятный терракотовый тон,  а на девушке идущей со стороны набережной, синие джинсы и голубая рубашка.