— Эй, подожди!
Крик Алека ударил в спину. Я замерла, переводя дыхание, а потом обернулась, с вызовом глядя на рыжего пса — виновника моих мучений. Нас разделяло не больше пяти шагов. Он что, бежал за мной?
— Что тебе нужно? — грубо спросила я. Чувство было такое, будто меня загнали в угол, и теперь не осталось ничего иного, кроме как защищаться или умереть.
— Почему ты убежала?
— Размяться захотелось. Но ты же сам просил держаться подальше. Считай — держусь!
Алек казался непривычно потерянным, будто сам не знал, зачем последовал за мной, зачем стоит сейчас тут, в коридоре, и чего хочет — словно плохой актёр, забывший сценарий.
Я скрестила руки на груди, заранее ограждаясь от его слов.
Алек спросил:
— Ты теперь с этим? Со старостой?
— Тебе-то что?
— Не похоже, чтобы между вами пылали чувства.
— Хочешь сказать, на такую, как я, никто и не позарится? Ты за этим явился? Предупредить, чтобы не обольщалась? Не строила иллюзий? Спасибо за заботу, но обойдусь без твоих советов!
— Тина! — Алек сделал шаг вперёд, его взгляд не отрывался от Уз, светом льющихся из солнечного сплетения. — Тина, я хотел... — его голос сломался. Эмон Алека вздрогнул, ощерившись, обернулся. По коридору шёл Койот. Он был бледен, лоб блестел от испарины, взгляд походил на дула пистолетов.
В тишине шаги казались тяжёлыми, как поступь воина в железных доспехах. Павел подошёл и, словно само собой разумеющееся, обнял меня за талию.
— Что ты… — успела прошептать я, когда Павел вдруг наклонился и прижался губами к моим губам.
В тот же миг, словно шипы вонзились мне в спину. Но не от страсти, а от внезапной боли. От чужой боли, которая стала моей. Она лилась жгучим ядом через губы Павла. Моё горло онемело, словно его пережали стальные кольца. ”Вот что я чувствую, когда ты думаешь о другом”, — вдруг раздались в голове чужие слова. Хотя Павел не говорил вслух ни слова. “Вот — наказание Уз, как тебе? Незабываемые ощущения, правда?”
А потом всё закончилось. У меня голова кружилась. Коридор, лица Павла и Алека, Эмоны — всё подёрнулось дымкой. Я судорожно вдыхала воздух сквозь дерущее горло. Разговор Алека и Павла слышала точно сквозь вату.
— Долго будешь глазеть? — с угрозой спросил Павел. — Или у тебя фетиш на чужих девушек?
— Узы сожрут её, — напряжённо сказал Алек.
— Могли бы. Но я не допущу, не волнуйся. Да и чувства у нас самые искренние. Или… или у тебя самого были виды на лисичку?
— Нет. Но с тобой я этого точно обсуждать не собираюсь.
— Тогда чего скалишься? Чужое счастье покоя не даёт? — губы Павла перекосила наглая ухмылка. — Пойдём, Тина, — добавил он чересчур ласково. — Чёрт с этими парами, зачёт я тебе выбью. Лучше перекусим. Что скажешь?
Алек смотрел так потеряно, словно на его глазах происходило нечто из ряда вон, во что он отказывался верить.
Я кивнула Павлу и, пряча взгляд, ушла с ним под руку. Хотя сердце звало остаться совсем с другим человеком.

8. Сцена 8. О чём плачет прошлое

Мы не вернулись на пары, а осели в захудалой кафешке недалеко от универа. Павел сказал, что человек, с которым он хотел поговорить, сегодня в универе не появится, так что планы отменяются и можно отдохнуть.
Кроме нас и официанта — молодого парня в белоснежной рубашке (его Эмоном был хорёк) — в зале кафе никого не было. Свет с улицы едва проникал сквозь пыльные бордовые шторы, обшарпанные столы угрожающе покачивались от прикосновений. Пришлось подложить под ножку сложенную в несколько раз салфетку.
Мы сидели друг напротив друга и потягивали пиво из стеклянных кружек в форме маленьких бочонков. Рановато для такого напитка, но я отказываться не стала. Я прятала глаза за кружкой. Мне было стыдно перед Павлом. Неужели он чувствует такие муки, когда я всего лишь думаю о ком-то другом? Да уж, Узы не дают поблажек. Наверняка их придумали какие-нибудь особо нервные ревнивцы.