Но работа не ждала.

Следующей была детская палата.

Я зашла с лёгкой улыбкой, сразу вспомнив, как одна из девочек – Лара, семи лет, с опухолью в голове – вчера спрашивала, «почему у тёти Бриэль такие усталые глаза».

Сегодня она меня встретила с плюшевым зайцем и робкой улыбкой.

– Смотри, он выздоравливает, потому что ты ему таблетки дала, – сообщила она, протягивая игрушку.

Присев рядом, я кивнула серьёзно:

– Значит, работает лечение. Отличная новость.

Я поправила Ларе подушку, спросила про аппетит и настроение. Потом была ещё пара детей, каждый – со своей историей, со своими страхами. И каждый – как напоминание, почему до сих пор держусь.

Следующей была палата для пожилых.

Там я задержалась дольше всего.

Старик по фамилии Эльван – один из тех, кто не терял достоинства даже в халате и с капельницей. Он знал, что у него рак, но не говорил об этом ни с кем. Только со мной.

Сегодня он держал в руках старую фотографию своей жены.

– Сегодня пятнадцать лет, как её нет, – сказал он, не глядя на меня. – Знаете, Бриэль… Она бы вас очень полюбила. У вас глаза такие же – будто сразу видят всё.

Мне не нашлось, что ответить. Только мягко улыбнулась и поправила его плед.

Часы тянулись, как мёд.

Я зашла в ординаторскую, подписала истории болезни, просмотрела назначения, сверилась с графиком. Бумаги – это был мой способ зацепиться за рутину. Если контролирую хотя бы документы – значит, всё ещё существую не как вещь.

Около шести я открыла шкафчик, переоделась, сложила всё в сумку. Привела в порядок волосы. Провела помадой по губам, чтобы не выслушивать что выгляжу как серая мышь. Лицо в зеркале было спокойно-отстранённым. Таким я научилась его делать.

Почти семь.

Время ехать домой.

А внутри – глухой, мерзкий ком.

Не хочу туда. Не хочу этого ужина. Этой роли. Этой клетки.

Но всё равно пошла.

Потому что, если не вернусь вовремя – звонок. Потом второй. Потом холодное лицо. Потом крепкие пальцы на запястье.

А значит – нужно ехать.

Нужно быть «женой».

Двор утопал в полумраке. Фонарь возле ворот мигал, будто тоже хотел исчезнуть. Я заглушила двигатель, но не вышла сразу. Просто сидела в машине, руки на руле, пальцы побелели от напряжения.

Вдох. Выдох.

Дом. Как сцена, где каждый вечер – один и тот же спектакль.

Открыла дверь и вышла. Сумка на плече тянула вниз, словно вместе с ней я несла собственную усталость.

Ключ щёлкнул в замке.

Я переступила порог – и сразу ощутила запах алкоголя. Виски, крепкий, резкий. Смешанное с его одеколоном.

Он был дома.

– Милааяя, вот и ты… – голос раздался с глубины гостиной. Я даже не успела снять пальто, как он появился в дверном проёме.

Рубашка расстёгнута до груди, волосы чуть растрёпаны, глаза мутные, но весёлые. Опасно весёлые.

– Почему так долго? – Он пошатывался, но подошёл быстро.

Сделала шаг назад, не успев снять пальто.

– Рабочий день, Антонио. Как обычно. – Голос был сухой, ровный. Я заранее знала: любые эмоции – как спичка в бензин.

– Ты красивая сегодня, – пробормотал он, приближаясь. – Такая строгая, хмурая… ммм, как я люблю.

Он обнял меня, руки сразу скользнули к пояснице и сжали крепче, не давая шанса выбраться. Слишком крепко. На грани боли.

– Не сейчас, ты пьян… – Я хотела остаться спокойной, но голос дрогнул.

– И что? Зато честный. – Он прижался губами к моей шее. – Ты моя. Хочу тебя.

– Отпусти… – прошептала с ноткой усталости.

Он резко отстранился, посмотрел на меня с улыбкой, но глаза были пустыми.

– Что с тобой? Всё время дёргаешься. Словно я тебе не муж, а палач. – Он склонился ближе, шепча с почти детским упрёком: