Но впереди был обход.

И десятки других лиц, забот, историй.

В палате 213 – Мили, девочка с астмой. Девять лет. Худенькая, с огромными глазами и мягкой игрушкой под мышкой, которую она ни на секунду не выпускала из рук.

– Как дышим, Мили? – Я села рядом, на краешек кровати. – Всё спокойно ночью?

Она кивнула, а потом неожиданно улыбнулась и прошептала:

– Я нарисовала вас. Хотите посмотреть?

Я рассмеялась и кивнула.

На клочке бумаги была кривая фигурка с халатом и огромным шприцем в руке. Подпись: “Доктор Бриэль – волшебница”.

Сердце немного отпустило.

Потом – палата 219. Пожилая пара, супруги Карли. Ему – 83, ей – 79. Он лежал с переломом шейки бедра, она не отходила ни на шаг. Плела ему носки из серой пряжи, прямо здесь, в палате. Когда я вошла, они оба улыбнулись.

– Моя любимая доктор, – сказала синьора Карли. – Хотите чаю? Я в термосе принесла.

– Только если с любовью, – улыбнулась, проверяя показания на мониторе.

– Другого не держим, – подмигнул старик, с трудом приподнимаясь.

Эти минуты были якорем.

Они напоминали, зачем я здесь. Зачем вообще всё это терплю.

К полудню я уже почти потеряла ощущение времени. Рука слегка дрожала от кофе на голодный желудок, голос охрип.

Зайдя в свой кабинет, прикрыв дверь, позволила себе выдохнуть.

Облокотилась на стол, прикрыла глаза. Две минуты тишины.

Стук в дверь.

Лёгкий, нерешительный.

– Да?

Вошла девушка – новая, я видела её мельком в ординаторской. Молодая, аккуратная, с мягким взглядом.

– Простите, доктор Харрис, можно?

Я вздрогнула.

«Доктор Харрис».

Это звучало слишком официально. Слишком близко к тому, что терпеть не могла.

Как напоминание, к чьей фамилии я теперь привязана.

– Просто Бриэль, – сразу поправила я. – Я прошу всех так.

– Конечно, Бриэль… Простите, – она улыбнулась немного виновато и протянула мне букет. – Вам передали. Курьер только что зашёл. Оставил на посту, сказав, что срочно.

Я взяла букет.

И как только дверь закрылась, медленно опустилась в кресло, положив букет на стол.

Запах был сильный. Слишком сильный для помещения – он будто насильно врывался в ноздри, заставляя сердце сжаться.

Белые лилии.

Я не любила их. Но он, кажется, не замечал.

Или замечал – вот что пугало больше всего.

Проведя пальцами по гладкой ленте, заметила маленький конверт, прикреплённый к зелёной проволоке в букете. Почерк – чёткий, мужской. Тонкий.

«Сегодня ночью хочу услышать, как ты стонешь моё имя.

И не говори, что у тебя ‘болит голова’ или твои вечные женские штучки.

Ты моя.

Не забывай.»

– А.

Карточка упала на стол.

В горле запершило.

Воздух стал густым, липким. Букет вдруг начал казаться похоронным. Или… нет. Как будто он стоял на алтаре перед жертвой.

Я встала и отодвинула стул так резко, что он скрипнул.

Подошла к умывальнику в углу кабинета, включила холодную воду и плеснула себе на лицо.

Словно это могло смыть всё – ощущение, что кто-то снова вторгся в мою кожу, лишив даже собственного тела.

Ты моя.

Не забывай.

Он мог обнять меня вечером, поцеловать в висок, положить руку на бедро – всё снаружи выглядело бы нежно.

Но за этим всегда был контроль. Владение. Приказ. И счёт, который я, как ему казалось, до конца жизни должна оплачивать телом.

Желудок скрутило. Я схватилась за край раковины. Сделала несколько глубоких вдохов.

Ты – на работе. Здесь ты – Бриэль. Врач. Живая. Не вещь.

Стук в дверь.

– Доктор Хар… то есть, Бриэль, – это снова была та медсестра. Голос робкий. – Простите, вас пациент просил зайти. Энцо Торелли.

Я выпрямилась.

Подошла к зеркалу.

Вытерла лицо.

Поправила волосы.

– Скажи, что зайду через пять минут.