С минуту перевариваю информацию.

— Почему попали-то? — удивленно спрашиваю бывшего.

— С того... ментам теперь интересно, кто и зачем интересуется парнем, пропавшим без вести. Как начнут трясти, доказывай потом, что не верблюд. Ты не обижайся, но я сразу на тебя свалю...

Кто бы сомневался.

— Вали, чего уж... будто я что-то нарушаю.

— Может и ничего, но выглядит это все как-то странно это, если призадуматься. Вначале твой брательник погибает, потом друг его пропадает, и тут ты им интересуешься. Ты точно ничего не хочешь мне рассказать?

— Я сказала, что у него могли остаться вещи и... вообще прошло уже немало вре...

Гоша не дает мне договорить, перебивает.

— Я, конечно, понимаю, что ты обо мне весьма хренового мнения, но не такой уж я идиот, Полухина!

— Я такого не говорила...

— Но думаешь. Короче, колоться ты не будешь, как я понимаю, а в таком разе я не при делах.

— Да не пойму я, с чего такой сыр-бор. Ну пропал мужик какой-то и что?

— Да то! Он у ментов в разработке был, в какой не знаю, не спрашивай. Мне с этими друзьями вообще связываться неохота, еще приплетут.

— С чего бы это? Есть грешки? — ухмыляюсь, а у самой на сердце кошки скребут.

— Кто бы знал... — загадочно отвечает Гоша, — Ладно, Катерина, давай прощаться.

— Ты как в последний раз.

— Хотелось бы... — бурчит бывший и на этом мы и правда расстаемся.

Ну что ж... придется видимо мне и впрямь прокатиться в Питер, где все началось. Место, где я навсегда потеряла брата...

Но это позже, когда хоть немного заживут синяки на лице.

Под глазами мажу одной мазью, губы другой, а тело третьей. Все принес тип в Маске еще в тот первый раз. Он же периодически заполняет холодильник едой, и, как всегда, молчит. Я кажется уже привыкаю к его немому присутствию в моей жизни — редкому, но до боли знакомому. В прямом смысле до боли.

Сегодня он пришел рано, впервые разулся в прихожей и прошел в ванную, чтобы вымыть руки.

Сижу на кухне, жду, что принесет на это раз. Заходит и долго смотрит на меня, стоя в проеме. Сложив руки на груди, качает головой. Открывает холодильник и находит там мазь. Садится рядом, я резко дергаюсь, но он довольно крепко хватает за руку, и я замираю от ужаса, выпучив на него глаза. Открытым ртом ловлю воздух и кажется вот-вот закричу. Он, видя это, тут же отпускает и примирительно поднимает руки вверх. Вновь качает головой.

Сидим молча, и это молчание угнетает. Оно заставляет меня нервно кусать губы и вздрагивать от каждого неловкого движения, от любого шороха и звука. Молчание затягивается, и я вдруг, неожиданно для себя самой зачем-то спрашиваю:

— Ты немой?

Непонимающе смотрит на меня своими полупустыми глазницами, и я понимаю, что глупее вопроса просто не могло быть.

А он берет и кивает. Ну конечно, это удобно...

— Может я принесу тебе бумагу и ручку? — спустя еще полминуты решаюсь спросить я.

Он некоторое время раздумывает, не сразу соглашается. Но в итоге кивает и я несусь в комнату, чтобы еще пять минут искать блокнот и карандаш. Ручки нет.

— Нет ручки, карандаш пойдет?

Вновь кивает. Мне кажется, что под маской он улыбается. Но я не уверена могут ли типы навроде него улыбаться. Все-таки это прерогатива нормальных людей и вряд ли тип в маске к ним относится.

— Я... я могу к тебе как-то обращаться? — вновь решаюсь на вопрос.

Думает. Пишет и тут же зачёркивает. Наконец пишет вновь и протягивает мне листок.

Было бы смешно, если бы не было так грустно.

— Илон значит... Отличное имя, кстати. Я оценила... — тихо отвечаю я, а он вновь берет карандаш и делает запись «Не бойся меня» ... и тут же, немного подумав, добавляет «Пока».