– Ты спишь? – Софья настойчиво царапала дверь.

Я юркнула к узенькому проему, осторожно отставила дверь в сторону и вышла на улицу.

– Не спишь, – радостно улыбнулась Софья.

В лунном свете ее золотистые волосы переливались серебром, а темно-зеленое платье казалось черным. Но я знала, какого цвета оно на самом деле: у Софьи кроме него другой одежды было немного. Это зеленое она надевала и на гулянки, и на похороны.

– Ой!

Подруга наконец заметила, как я выгляжу: в тонкой сорочке, под которой множество повязок, а лицо сине-фиолетовое и заплывшее. Благо хоть глаза открылись: бабушкины мази творят чудеса.

– Как же они тебя…

– Все нормально, – прервала я ее. – Почти не болит.

Подруга поджала пухлые губы, нервно затеребила косу. На какой-то миг мне показалось, что Софья чувствует себя виноватой за то, что со мной произошло, но я отогнала эту мысль. С чего бы ей быть виноватой?

– Ты пришла узнать, как у меня дела?

Я надеялась, что вопрос не прозвучал грубо, но, чтобы смягчить его, улыбнулась. Вымученно – разбитые губы полоснуло болью.

– И да, и нет. – Софья уставилась на меня, не мигая. – Хочу попросить у тебя такую же настойку. Ну… которую ты Кузьме подлила.

Я нахмурилась. Знала, что подруга влюблена в Митьку, а тот о женитьбе и слышать ничего не хочет. Мужику под сорок лет, скоро на погост, а Софья в свои восемнадцать цветет и пахнет. Но сердцу не прикажешь, и убедить подругу в том, что Митька ей не пара, невозможно. Я неоднократно пыталась.

– Какую еще настойку, Софья? – сквозь зубы прошипела я.

– Любовную. – Подруга захлопала невинными глазами. – Ты ж знаешь, как я Митяя люблю, а он… Помоги мне, Анка! Да если б я раньше знала, что ты можешь приворожить кого, я б сразу попросила!

Я опасливо обернулась на дверь, прислушалась: ни шороха, ни звука. Бабуля, может быть, уже заснула, и будить ее ни к чему. Я соскочила с крыльца и утащила Софью за ворота.

– Никакой любовной настойки у меня нет, – рыкнула я. – И между мной и Кузьмой ничего не было! Кому ты больше веришь: склочным бабам или мне?

– Но Кузьма сам сказал…

– Что сказал? Кому?

– Так всем! Всем, кто на мельнице сегодня был. Петру, Митьке, Верке…

– Короче!

У Софьи затряслись губы, глаза забегали. Она дернула рукой, в которую я вцепилась пальцами, и я ослабила хватку.

– Кузьма сказал, что околдовала ты его. Что он пришел к тебе за мазью от комариных укусов, а ты его чаем напоила. Чаем-то с любовным зельем! Мол, очнулся уже голышом в кровати, оделся и сбежал. А что не рассказал никому сразу – так испугался! Анка, опоила ты его, ну и что? Я ж никому не скажу! Мы подруги, правда ведь? Ты только помоги мне, дай эту настойку. Я замуж хочу, не хочу, как ты, всю жизнь в девках просидеть!

Звонкая пощечина заставила ее замолчать. Случайно это вышло: я разозлилась. Глаза горели от подступающих слез.

Подруга ахнула и раскрыла рот в немом изумлении, прижав ладонь к покрасневшей щеке.

– Анка, ты!..

Я зло скрипнула зубами, сдерживая слезы.

– Ты поверила тому, кто ни дня своей жизни не прожил без стопки самогона. Мы с тобой знакомы с самого детства, но ты поверила ему. Я не опаивала Кузьму, к чему мне это? Сама-то подумай!

– К тому, что ты уже старая, а мужика ни разу не было! – взвизгнула Софья, и ее крик разнесся над спящей деревней.

Залаяли беспокойные псы, откуда-то послышалось грубое «Заткнись!», и лай стал тише.

– Я не старая. – Горячие слезы текли по лицу, а я и не думала их вытирать. – А что мужика у меня нет, меня ничуть не беспокоит. И если бы я могла кого-то опоить любовным зельем, то это был бы Митька.