– Что, товарищ боцман, – усмехнулся я, – некому палубу драить?

– Етта… – прогудел Вайткус. – Совсем мышей не ловят. Забились по каютам, как по норкам, и сидят!

– Оморячатся… Не отошли еще. Их сам генерал Лазаренко набирал, а это тот еще диверсант! Не хуже Судоплатова. Ничего, притремся… Наши как?

– Да как… «Бублик» в сотый раз эмиттеры тестирует, а Киврин по палубе шляется и делает вид, что проверяет отражатели. Р-распустились!

– Гоняйте их, товарищ боцман, чтобы не завяли…

Затопали шаги, и в свете фонаря я узнал Ивана Третьего, пружинисто шагавшего по палубе. За ним тенью ступал Умар – Иванов по обычаю строил команду из тех, кто был по уши в наших секретах.

– Говорят, в океан выходим? – блеснул зубами Юсупов.

– Етта… – солидно рокотнул Вайткус. – В пролив Эресунн, салага.

Ржаво лязгнула дверь, и невидимый в потемках Корнеев истошно завопил:

– Михаил Петрович!

– Ну, что еще? – крикнул я, сжимаясь внутри, и лихорадочно перебирая вероятные несчастья.

– Ромка нашелся! Почкин! Живой!

Поверил ли я в тот момент? Нет. Это было слишком фантастично – спастись на Луне! Но все равно, меня мгновенно переполнило великолепное ощущение легкости, простого житейского счастья.

– Подробности! – рявкнул боцман.

– Там схрон был! Не постоянная, а посещаемая станция! – экспрессивно выдал Витёк. – Почкин в ней и отсиделся! Американец в него – ба-бах! – из сорок пятого калибра, а Ромка его – тресь! – лопатой по иллюминатору! Кислород – йок, летальный исход!

– Та-ак… – затянул я, крепко потерев ладони. – У меня коньячок припасен. Дагестанский!

– Виски! – поднял руку Ромуальдыч.

– Та-ак… На камбуз! Тетя Валя не откажет в закуске!

А «Бриз» по-прежнему гнал буруны к датскому и шведскому берегам. Лунный полумесяц цеплялся за верхушку мачты, как за шпиль мечети, и холодил пролив отраженным светом.

Воскресенье, 12 марта. День

Луна, ДЛБ «Звезда»

Почтарь устал жать руки и цеплять голливудскую улыбку, хотя, быть может, тут и своеобразное кокетство присутствовало – дескать, я бы скромно ушел, как герою и полагалось бы, но куда ж от вас скроешься?

Счастливый визг Ясмины стал самым приятным моментом. Сначала девушка хотела упасть в обморок, но потом передумала, и просто заревела. Слезы льются, а она радуется, лепечет всякий ласковый вздор – и страх в глазах. Вдруг ей всё это только снится?!

Павел на цыпочках прошел в медицинский отсек, похожий на спальный – та же перегородка, только вместо диванов – койки, а в санзоне не душевая с туалетом, а маленькая операционная.

Четвертый день медотсек полон – слева лежит Почкин, над ним порхает Яся в белом халатике, а справа валяется Гас Рикрофт, облепленный датчиками. Состояние тяжелое, но стабильное.

Роман, заметив своего спасителя, раздвинул губы в улыбке, но техник приложил палец к губам – не смущай Ясю. А девушка в энный раз переживала свою черную беду, вдруг обернувшуюся ослепительной радостью.

– Мне говорят: «Без вести», а я не верю! – щебетала она, споро делая перевязку. – И как быть, не знаю… До того устала, помню, что даже глаза высохли. Сижу, тупо уставившись перед собой, и чего-то жду. И вдруг… затаскивают тебя! Непутевого, но живого…

Ясмина замерла, а Рома подтянулся, и обнял ее за бедра.

– Прости, – забубнил он. – В первый день так хреново было, да и на второй… Помню, что полз, а как отшлюзовался – убей бог… Очнулся, главное, и думаю, кто ж это меня так забинтовал? И «кольт» этот… Не бросил же, тащил железяку…

– Всё, всё, Ромочка! Ложись!

Почкин неохотно отнял руки, и опустился на подушку, а Яся лишь теперь заметила Почтаря.