Вениамин оглянулся, чтобы призвать на помощь людей или отыскать какое-то оружие, но в этот момент со стороны леса послышался громкий треск, и к дому подкатил мотоцикл с коляской, которым управлял мальчик лет двенадцати в больших темных очках, закрывавших ему пол-лица. В коляске сидела грузная пожилая женщина в черной шали.

Медведь, услышав, как тормозит мотоцикл, обратил к нему оскаленную морду и заревел оглушительно и обиженно.

Грузная женщина выбралась из коляски, обвела взглядом собравшуюся толпу, к которой присоединился уже встрепанный, в пижаме Эдуард, затем остановилась перед медведем.

– Ну! – сказала она. – Нельзя уехать на день! Чего натворил?

Медведь продолжал стонать, завозил лапами у груди, показывая женщине на рану.

– Погоди, – сказала женщина. – Не кричи на всю деревню. Не маленький.

Медведь замолчал, лишь его частое дыхание разносилось над площадью.

– Кто тут нахулиганил? – спросила женщина и перевела взгляд с распростертого Андрюши на Вениамина, сделавшего шаг вперед.

Мальчишка, которого аспирант недавно прогонял, спасая от зверя, вынес ружье и протянул грузной женщине.

– Вот, тетя Глафира. Они с ним бегали, – он показал на Вениамина, – и стреляли.

– Мое ружье, – сказала женщина. – Где взяли?

Андрюша шевельнулся, приоткрыл глаза, медведь покосился на него, и он поспешно смежил веки.

– Все ясно, – сказал Эдуард Олегович. – Это даже изумительно. Это просто великолепно. Я несу полную ответственность. Разрешите представить, Глафира Сергеевна, экспедиция из Свердловска. Приехали собирать народные песни. Интеллигентные, милые люди, фольклористы… Остановились у вас.

– Милые, говоришь? – удивилась грузная женщина. – Утащили ружье, стреляют на улицах. Фольклористы! Ни минуты больше я их здесь не потерплю!

– Простите, – сказал Вениамин, стараясь обойти медведя так, чтобы приблизиться к Андрюше, о котором все забыли. – Это недоразумение. Мы увидели хищника и бросились спасать. Вокруг женщины и дети, как же вы не понимаете?

Объявленный хищником медведь заревел так, что Веня отступил снова, а Андрюша сжался в комок.

– Отойди, – сказала Глафира медведю. – Думать нужно, чужие люди, фольклористы, и пристрелить могут. – Медведь отходить не стал, но замолчал. – Эдик, у тебя мазь от ожогов есть? Займись зверем.

– Я не ветеринар, – ответил Эдуард. – На это Ангелина есть. Миша, заходи в дом, фельдшер тебе рану промоет.

– Боишься? – спросила Глафира Сергеевна.

Медведь глубоко вздохнул и, переступив через Андрюшу, пошел в дом.

– Я подчиняюсь силе, – сказал Эдуард.

– Подчиняйся, – сказала Глафира Сергеевна. – И учти, что Миша пострадал на работе.

– Бюллетень выписывать не буду, – буркнул Эдуард, запахнул пижаму и пошел вслед за медведем.

Андрюша, поняв, что опасность миновала, сел и схватился за голову. Голова гудела.

– Что? – холодно спросила Глафира Сергеевна. – Ранен? Тоже помощь нужна? Погоди, сначала Мишу починят, потом тебя.

– Нет, – сказал Андрюша, – спасибо.

Он встал. Его майка с гитарой была разорвана.

– Поймите, – сказал Вениамин, – мы действовали из лучших побуждений. Мы совершили естественный благородный поступок.

– Ладно, – сказала Глафира Сергеевна, – дома разберемся.

Элла Степановна узнала о драматических событиях только за чаем, который пили впятером: Глафира Сергеевна Полуехтова, бригадир колхоза, фактически руководительница деревни Полуехтовы Ручьи, ее внук Коля, тот, что приехал с нею на мотоцикле, и члены фольклорной экспедиции.

– Ну как, – повторял Вениамин, – как мы могли догадаться, что медведь ручной?