- Будь спокоен за свою жизнь, мой друг, – прервал грека Саридум и покровительственно улыбнулся ему. – Я выбрал не только верный путь, но и благоприятное время года. Ещё не так досаждают блохи и песчаные мухи, как летом; ещё можно не бояться, что настигнет половодье, как весной, когда в Кедровых горах тает снег, и наши реки выходят из берегов, а вода бушующим потоком сметает всё на своём пути. Нет риска ни погибнуть в топком болоте, ни быть задушенным песчаным смерчем. Погляди, друг Сострат, какая тишина вокруг, какой благодатный покой!

Саридум широко взмахнул рукой, приглашая своего попутчика оценить особенную суровую прелесть края, который тот называл «ужасной страной миражей».

Вокруг простиралась бескрайняя месопотамская степь – грязно-серая, с песчаными заносами, местами почерневшая, будто по ней прошлось огненное колесо; с одной стороны она шла под уклон, потом постепенно выравнивалась и опять поднималась, и потому идущий оттуда путник появлялся на горизонте неожиданно, словно вырастал из-под земли.

Саридум замер от удивления, не веря своим глазам. Откуда вдруг возникло живое существо в этой забытой богами и людьми голой степи? Ведь старой караванной дорогой, выбранной опытным тамкаром, не пользовались со времён царя Хаммурапи! Саридум прищурился: обман зрения? мираж?

Не поворачивая головы, он спросил у притихшего Сострата:

- Ты видишь то же, что и я?

- Миражи... одни миражи, – сокрушённо прошептал грек в ответ.

Но Саридум уже знал, что перед ним вовсе не призрачное видение.

Выбиваясь из последних сил, путник шёл к каравану. Склонённая голова, понурые плечи и накинутое на них покрывало с изорванными в лохмотья полами делали его похожим на степную птицу, скорбную, лишённую родного гнезда.

Движимый любопытством, Саридум поспешил ему навстречу.

Каково же было изумление всякое повидавшего тамкара, кода на него из-под надвинутого на брови капюшона накидки моляще взглянули глаза юной девушки!

- Пить, – слабым голосом попросила странница и мгновение спустя оказалась в объятиях Саридума – он едва успел подхватить её.

Караван снялся с места, когда солнце начало клониться к горизонту.

К тому времени Деркето – так назвалась девушка – после короткого сна поведала тамкарам о трагической судьбе Баб-или. Царь Нин, правитель соседнего Ассирийского царства, вторгся в Аккад и разрушил, не оставив камня на камне, столицу страны.

- Ассирийцы не щадили ни детей, ни женщин, ни стариков, – рассказывала Деркето, сидя в шатре тамкаров. – Им не страшен и гнев богов: они разграбили храмы, а Баб-или, Красу Городов, сожгли дотла и потом затопили водами Великой реки...

- Как же такое возможно?! – вскричал один из тамкаров. – Ассирийцы разрушили храмы и главный из них – Этеменанки? Ведь там, в святилище, испокон веков находился идол Мардука, выкованный из чистого золота! Это символ величия и независимости Аккадского царства! Что же с ним сталось теперь, если, как ты говоришь, святилище разрушили?

Деркето склонила голову.

- Увы, святынь Вавилона больше нет, – с печалью выговорила она потрескавшимися от сухого воздуха губами. – Истукан Мардука ассирийцы забрали с собой – увезли его в Ниневию, свою столицу.

- А царь? Владыка Бэлох, он-то жив? Спасся? – с надеждой в голосе спросил Саридум.

- Я не знаю, – выдавила из себя девушка и совсем сникла.

На какое-то время после рассказа Деркето среди купцов воцарилось тягостное молчание.

- Баб-или больше нет! Столица царства ушла под воду! – прервал его своим горестным восклицанием Табия.

Это был плотный широколицый человек среднего возраста, с пухлыми красными губами сластолюбца; его гладкий покатый лоб и толстые щёки молодил лёгкий загар, не сошедший за зиму. Саридум не был с ним знаком до этого путешествия, но невзлюбил его с первого взгляда.