Ану-син и вправду уже совладала со всеми своими страхами и теперь смотрела на восседавшего за столом, как нерушимая гора, человека с отвращением и гневом.

- Я очень довольна твоим подарком, мой любезный муж, – снова заговорила громким голосом, привлекая внимание гостей, Аваса. – Это всё равно, что взять из логова тигрёнка, приручить его, и вот он уже вымахал в домашнюю тигрицу, которая ластится к людям и даже не подозревает, что она большая дикая кошка. Эта девчонка станет тем же выращенным и укрощённым людьми зверёнышем. Клянусь Дамкиной*, что так оно и будет!

И озорная, злая усмешка зазмеилась у неё на губах.

- Уведи её с глаз долой, – приказал Залилум одному из поджидавших за дверью слуг и, глядя на девочку, процедил сквозь зубы: – За три года ты станешь совсем иной, дочь раба! Совсем иной!..

Ану-син вышла из господских покоев подавленная, с отчаянием в груди. Она как бы согнулась под огромным, незримым грузом, который давил на её худые плечи. Впервые в жизни она оказалась под кровлей чужого дома, одна среди злых людей, от которых теперь зависела её жизнь. От сознания того, что спасения ей ждать неоткуда и не от кого, на сердце становилось ещё тяжелее.

Слуга провёл Ану-син через низкий проход в стене, которая отгораживала господский дом от «чёрного» двора, где были расположены кладовые, загоны для скота, клетушки с домашней птицей и каморки рабов. Откинув циновку над порогом одной из каморок, напоминавших пчелиные соты, слуга толкнул девочку внутрь. Ану-син упала от толчка на пол и осталась одна в непроницаемой тьме.

Она присела в углу каморки, обхватив колени руками. Спустя какое-то время взошедшая луна заглянула к ней сквозь прорехи в циновке над входом. Вдруг в серебристых лучах выступила из темноты чья-то фигура. Нет, устало подумала Ану-син, это мне просто мерещится. Но видение не исчезло, огромная фигура, с чем-то длинным и холодно блиставшим, как сталь клинка, в одной руке и корзиной в другой, приближалась к каморке девочки.

В тот момент, когда Ану-син уже была готова закричать со страху, она услышала знакомый низкий голос:

- Вздумаешь брыкаться, тебе же только хуже будет!

Ану-син промолчала, хотя почувствовала что-то недоброе и неизбежное.

Аваса переступила порог, подошла к девочке с большим кухонным ножом и собственноручно начала отрезать ей волосы – прядь за прядью. Корзина быстро наполнялась густыми шелковистыми волосами, на которых мерцали бледным серебром лунные блики.

Девчурка больно закусила губу. Нет, говорила себе Ану-син, я не доставлю этой надутой гусыне радости видеть мои слёзы. Хотя в её больших чёрных глазах уже предательски блестела солёная влага.

Она вспомнила, как мать с самого раннего детства учила её ухаживать за волосами, готовить для их мытья пенящуюся смесь из золы и глины, заваривать кожуру айвы для их укрепления, как аккуратно она стригла ослабленные кончики и бережно расчёсывала длинные пряди. «Волосы – это украшение каждой женщины, – повторяла Баштум, – а у таких бедных, как мы, красивые волосы и вовсе единственная ценность».

Ану-син затрепетала. На мгновение в сумерках ей почудились родные глаза и где-то совсем близко как будто прозвучал родной голос. Но тучное тело безжалостно кромсавшей ей волосы Авасы закрыло образ матери тяжёлым пологом.

Шуму – на аккад. языке «имя».

Дамкина – богиня-мать, почиталась как супруга бога Эа, повелителя свежей воды.

11. Глава 10. Неожиданное предложение

Аваса, которую Ану-син следовало называть бэллит – госпожой, взяла девочку в качестве домашней прислуги.