- Скажи, – понизив голос, обратился он к хозяйке дома, – судьбой этой женщины и её ребёнка никто не будет интересоваться? Может, это не совсем моё дело, но я хотел бы предостеречь тебя. Ведь если вдруг появятся их родственники...

- О нет, почтенный хазанну, – торопливо перебила его Баштум, – не думаю, что их станут искать. Человек, привёзший сюда эту бедняжку, вряд ли был ей роднёй.

- Ты хорошо разглядела его? – На лице старика читалось любопытство. – О чём говорило его одеяние: богат или беден, вельможа или, может, жрец?

Баштум подумала, что Техиб не напрасно выделил последнее слово: у них обоих зародилось одинаковое подозрение. Очевидно, хазанну, как и её саму, заинтересовало клеймо на плече молодой женщины. Отчего-то это клеймо смущало Баштум. Она понятия не имела, что оно означает, но чувствовала, что в нём сокрыта какая-то тайна.

- Мне показалось, что человек тот купеческого звания. Тамкар, – немного погодя ответила Баштум на вопрос Техиба.

Когда глава общины покинул хижину пастуха, а Сим отправился в алу на поиски кормилицы, Баштум принялась укачивать ребёнка.

Девочка уснула, и маленькая женщина бережно уложила её в подготовленный Симом свивальник, с колдовскими травами и чесноком, оберегавшими от приходивших по ночам злых духов. Её взгляд упал на то место, где недавно лежала Деркето: заботы о погребении умершей взял на себя Техиб и его люди. Внимание Баштум привлёк какой-то блестящий предмет – и она наклонилась, чтобы получше разглядеть его.

То была золотая подвеска. На ней искусная рука мастера вырезала нагую богиню, которая стояла на льве и держала в обеих руках связанных львят, а по бокам от неё – извивающихся змей.

Налюбовавшись тонкой линией узоров, Баштум зажала подвеску в ладони и повернулась лицом к колыбели; в её глазах застыл немой вопрос.

Так чья же ты дочь?

Охваченная смятением и трепетом неразгаданной тайны, маленькая женщина склонилась над спящей малюткой и пристально вгляделась в черты её крошечного лица.

5. Глава 4. Чумазое сокровище Баштум

Песок хрустел под копытами лошадей, ровной рысцой бежавших вдоль русла Великой реки, в водах которой отражались гигантские пальмы с тяжёлыми золотистыми гроздьями фиников.

Равнина, по которой пролегали белые, чуть-чуть зеленевшие редкой травкой дороги, дышала прохладой близкого вечера. Дремали возделанные поля; птичьи стаи кружили над всходами овса и ячменя, над садами, огороженными низкими каменными стенами. Голод не грозил аккадцам – земля возрождалась и расцветала под покровительством Думузи, ежегодно умирающего и воскресающего бога – символа вечно живой природы.

Вдали, на фоне холмов, вырисовывались очертания небольшого селения, к которому неспеша приближались всадники.

Один из них, широколицый крепыш, с красными пухлыми губами и отвисшими щеками, рассказывал:

- Народ в Аккаде ропщет, жаждет свободы и бунтами, которые вспыхивают в разных частях страны, выказывает свою ненависть к завоевателям. Но ассирийцы по-прежнему ведут себя как хозяева: везде устанавливают свои порядки, вводят свои законы. И нашему брату ростовщику приходится несладко. Так и приноравливаешься то к одним, то к другим. Непокорных да несговорчивых ассирийцы жестоко наказывают и по своим, и по нашим законам.

- Да, почтенный Табия, тяжёлые нынче времена, – со вздохом поддержал рассказчика его спутник и, запустив в жёсткие курчавые волосы короткие толстые пальцы, с озадаченным видом почесал затылок.

- Тяжёлые ещё и потому, что не все торопятся в срок отдавать свои долги, – прибавил Табия, бросив на своего спутника красноречивый взгляд.