А потому вышла она из светелки лишь несколько минут спустя – и на ее лице никто не нашел бы ни единого следа бессонной ночи и пролитых слез. Огненные волосы ее были уложены волосок к волоску венцом вокруг головы, а на платье бы и самый придирчивый взгляд не нашел складочки. Шла быстро, но без суетливости и лишней спешки – гордая правительница с неизменно прямой спиной, высоко поднятой головой и расправленными плечами.

Как полагается, богатырь преклонил колено и встретил ее с почтительно опущенной головой.

– Моя государыня.

– Встань, – Наина коротко сухо кивнула. – Обойдемся без лишних церемоний. Мне передали, что у тебя есть вести о царевне.

– Все так, моя госпожа.

– Верные ли?

– Вернее не бывает, – богатырь едва заметно усмехнулся краешком рта, однако тотчас вернул лицу каменное выражение. – Однако, не сочтите за дерзость, я хотел бы сообщить о них… без лишних ушей, – голос богатыря понизился.

Наина заколебалась. Она принимала вестника в малом зале, в присутствии одной лишь личной стражи да верного Гришки – все мыслимые и немыслимые церемонии и протоколы были уже нарушены… ну так и дело было необычным и не публичным.

– Ты прав, богатырь. Дело это… семейное.

Знаком она отослала Гришку и велела охране отойти. Стражники рассредоточились у стен и выходов. Большего, не нарушая приличий, сделать было нельзя.

За свою безопасность Наина не опасалась: на плече богатыря, как и положено, виднелась форменная пряжка. Такие застегивали при присяге на плащах воевод, членов личной царской стражи… и богатырей специального назначения. Это был особый знак отличия, означавший, в числе прочего, что присягу воин давал не простую, а магическую, и нарушить ее не смог бы, даже если б захотел.

– Что ж, – Наина слегка кивнула, – теперь ты можешь говорить без утайки. Где царевна Алевтина Игнатьевна?

– С царевной все в порядке, ничего дурного с ней не случилось, – медленно произнес воин, неотрывна глядя в глаза правительницы.

– Не тяни, богатырь! – Наина сдвинула брови. – Где она?

– Прежде всего, – в отличие от собеседницы, слегка повысившей голос, богатырь, напротив, стал говорить тише и медленнее, словно подбирая слова, – я бы хотел задать вам вопрос…

– Ты – мне? – брови правительницы поползли вверх, однако, сделав над собой усилие, она сумела удержать себя в руках, лишь лицо ее стало еще чуть надменнее. – Ты забываешься, богатырь!

– Вовсе нет, – а вот воину, похоже, не приходилось прилагать никаких усилий, чтобы оставаться невозмутимым, и это раздражало. Разве что глаза его едва заметно сузились.

– Ты мне присягу приносил!

– Верно, – еще медленнее протянул он, – и клялся в числе прочего стоять на страже законов Тридевятого царства и ни действием, ни бездействием не причинять вреда никому из членов царской фамилии.

– Ах вот как, – в груди Наины будто разом все оборвалось, и она отвернулась, чтобы скрыть все-таки изменившееся выражение лица. Алька, мерзавка! – Что ж. Теперь я верю, что ты впрямь видел Алевтину Игнатьевну и говорил с ней. Я могу поклясться тебе, что всегда действовала и действую лишь в интересах государства и по завету царя Игната… и в интересах Алевтины, – она подняла руку, и с ладони соскользнула искра, подтверждая клятву. – Ты все еще хочешь задать свой вопрос?

– Нет, – богатырь склонил голову. – Прошу прощения у моей государыни за сомнение.

– Ты должен был это сделать, – холодно ответила Наина. Сомневаться он не должен был, но Алька и впрямь – наследница, а если члены царской семьи говорят разное, не ему меж ними выбирать. Так что, по большому счету, обижаться не на что – проверить он и впрямь был обязан. А все же почему-то было обидно. Может, потому что лицо богатыря оказалось таким знакомым? Если бы это был кто другой...