Подъём был гораздо дольше, чем падение, и всё же это было правдой. Однако ни колодца, ничего на него похожего, Василиса не замечала. Да, глаза её до сих пор были отёкшими от укусов пчёл, но то, что она видела, говорило ей о том, что выплывет она сейчас совершенно в другом месте. И оказалась совершенно права.

Последний рывок – и вот уже лежит она на берегу морском аки рыба, тараща почти невидящие отёкшие глаза и изрыгая из себя всю ту воду, что успела заглотить при неудачном падении в колодец (ли?). А рядом добрый молодец, что, бросив конец цепи, на котором было закреплено то самое злосчастное ведро, согнулся, уперевшись в колени ладонями, и смотрит на сие чудо так, будто… будто…

У Василисы даже фантазия закончилась на этом самом моменте. Нда, в такие передряги она ещё не попадала! А стыдно-то как! Но зато живая, от бабки не попадёт.

А этот хоть бы отвернулся, видит же, девушка не в форме, а он выкатил свои голубые глазища, чуб лохматый светлый поправил, репу почесал, да и выдал:

- Вот это щучка нам попалась, Прокопий!

И только тут Василиса заметила старика, к которому обращался добрый молодец. Тот сидел на обычной русской печи, что стояла на берегу той самой реки откуда её только что вынесло неведомой силой. Ничего не обычного. Старик на печи. Печь на берегу реки. Нда.

- Не бай, Емеля. Хороша щучка, отсюда вижу.

«Емеля? Серьёзно?»

Василиса бы рассмеялась, если бы ещё не давилась водой, а так пришлось лишь что-то пробулькать, непонятное и нечленораздельное.

- Видать сама дева морская, - Емеля глаз не спускал со своего улова, смешно хлопая длинными светлыми ресницами.

- Да где ж морская-то? – возразил Прокопий. – Ты глянь, ни хвоста, ни плавников. Обычная девка! Чей с дуру топиться пошла, а ты её туть-то и подцепил! От смерти неминуемой спас.

Василиса вновь забулькала, протестуя против слов, порочащих её здравый смысл. Но её опять не поняли.

- И что же мне делать теперь? С чем к царице явиться? – пригорюнился Емеля.

- Да уж, эта щучка три желания твоих точно не исполнит. Эх, видать, сложишь ты буйную головушку.

Да от этого старикашки Прокопия просто веяло оптимизмом! Даже жаль Васеньке стало нерадивого Емелю. Но сложив одно с другим, девушка вдруг поняла… Или не поняла… Это что же получается, в сказку она угодила? Что за глупый розыгрыш?

Поток воды наконец-то иссяк, и Василиса предприняла попытку подняться на ноги. Благо, Емеля мужиком оказался, тут же бросился на помощь, поддержать, так сказать, несчастную девушку.

- Значит так, мужики. – твёрдо заявила она. - Побыстрее и в двух словах: что за проблема? Решим, и по домам: мне ещё грядки у бабки допалывать.
- О, она исчё и говорящая! – со страхом, граничащим с восхищением, воскликнул Прокопий.
- Ты ещё умолять меня будешь, чтоб я замолчала! – Василиса гордо вскинула голову, тряхнув мокрыми волосами.
- А звать-то тебя как, красавица? – улыбнулся во все тридцать два Емеля.
- Василиса, - щеки девушки зарделись розовым пунцом.
- Это какая Василиса – Премудрая или Прекрасная? – опять встрял старый хрыч.
- А зачем выбирать? – улыбнулась Васенька. – И та, и другая. Прошу любить и жаловать. Ну так что, разговаривать будем или как?

- Прошу на печь! – галантно пригласил Емеля, слегка склонив голову.

И Василиса, не став корчить из себя оскорблённую невинность, задрав мокрый подол, взобралась на тёплое ложе. Следом за неё туда поднялся и Емеля.

- По щучьему велению, по моему хотению, ступай-ка, печка, к дому!

Старинная конструкция из глиняных кирпичей, вздрогнув, тронулась с места, Васенька же при этом и виду не подала, что дивуется, отжимая промокшие волосы прямо на подстилку, чем вызвала недовольное бормотание под нос старого Прокопия. Но тут её посетила очень ценная мысль.