Ладно! Если вокруг будут говорить по-французски, он, наверное, большую часть поймет. А отвечать можно и по-русски. В крайнем случае, Никса под боком.

У Петергофского вокзала их ждал экипаж от Елены Павловны.

Не золотая карета: ландо, как ландо. Но герб на дверце присутствовал.

Михайловский дворец был построен в скучном классическом стиле и показался смутно знакомым. Кажется, Саша его уже видел, когда там в будущем, в прошлый раз приезжал в Питер.

Они вышли из экипажа и пошли к зданию.

И тут Сашу осенило: Русский музей!

Тетин лакей повел их не к главному входу, а свернул направо, к двухэтажному флигелю.

Зиновьев насупился.

- Это же морганатический вечер, - успокоил Никса. – Они всегда здесь.

Открылись высокие деревянные двери, и гости оказались в помещении, выдержанном в бело-золотых и коричневых тонах: белые стены, темный наборный паркет на полу, и позолота на потолочном плафоне и спинках мебели. Последняя нежного сиреневого окраса.

Хозяйка встретила их собственной персоной.

Обняла сначала Никсу, потом Сашу. Объятия Елены Павловны были теплыми, мягкими и уютными. Она уже начала полнеть и напоминала учительницу на пенсии. Ну, или даже преподавательницу вуза. Внимательные умные глаза, высокий лоб, строгая прическа. В образ не вписывалось жемчужное ожерелье, богатое платье с кринолином и некоторая порывистость движений. Черное кружево поверх белого атласа, лиловые банты – тетя носила траур по умершему несколько лет назад мужу, которого, говорят, никогда не любила. И он отвечал ей полной взаимностью.

Открылись еще одни двери: в комнату, где собралось некое общество: человек пятнадцать.

Саша шагнул внутрь, и все взгляды обратились к нему.