- Вентилятор?

- Ну, такая штука для охлаждения воздуха, вроде, ветряной мельницы.

- А! Кажется, что-то слышал.

- А теперь представь себе, что на крылья ветряной мельницы кто-то бросил вагон говна.

- Эээ…

- Вот! Те, на кого попало, тут же начинают сраться друг с другом, поминутно поминая автора. А автор смотрит на это, потирает ручки и огребает много комментов, перепостов и рейтинга.

- Комментариев?

- Ну, да!

- Перепост – это что?

- Ну, распространять начинают скандальный текст: перепечатывают, пересказывают, от руки переписывают. А рейтинг…

- Рейтинг я понял. Оценка?

- Ну, да, численная оценка популярности.

- С этого письма начался спор славянофилов и западников, - сказал Никса. - Западники были за, а славянофилы – против.

- С ума сойти! Это надо же так вбросить. На несколько десятков лет… если не сотен. Но ему, конечно, еще с эффектом Стрейзанд подфартило. Запретили же!

- Стрейзанд?

- Это американка одна. В общем смыл в том, что чем больше ты запрещаешь информацию, тем эффективнее она распространяется. Потому что сам запрет – хорошая реклама.

«Вот действительно! – подумал Саша. - Ну, кто бы знал о шамане Габышеве и его великом походе, если бы данного религиозного деятеля не отправили в психушку?»

- Ну, вот зачем запретили? – продолжил Саша. – Вред-то какой? Автору удовольствие, интеллигенции – развлекуха, а там, может, и истина какая-нибудь родится в этом споре. Удобрение же! Все должно расти.

- Ты что считаешь: вообще ничего не следует запрещать?

- Никакую информацию.

И Саша бросил выразительный взгляд на стол.

- Посмотри на этот полностью запрещенный «Колокол»! Раз, два, три.

- Кстати, откуда столько? – поинтересовался брат.

- Ты, дядя Костя и Мадам Мишель. Кстати, она звала в гости. Ты как?

- К Елене Павловне? С удовольствием.

После обеда от Мадам Мишель пришло письмо с приглашением на сегодня, на восемь вечера, для него и Никсы.

С великими князьями отправился Зиновьев.

Николаю Васильевичу явно не нравилась идея провести вечер в этом вертепе демшизы, но ничего не поделаешь, все-таки государева тетя. Отказаться нельзя.

Саша прихватил гитару. Зиновьев посмотрел осуждающе, вздохнул, но возражать не стал.

Поехали на поезде со станции Новый Петергоф. Сели на деревянные скамьи в вагоне.

Все-таки Саша никак не мог привыкнуть к равнодушию царской семьи к уважаемой службе ФСО. На поезде, блин! Царские дети! И даже не в отдельном вагоне.

Что-то из родного двадцать первого века. Скажем, королева Нидерландов объезжает на велосипеде свои владения.

Ситуация почти привычная. Ну, электричка и электричка. Правда, едет медленно, и дым от паровоза периодически задувает в окна, но зато можно любоваться придорожными пейзажами. А там везде метки приближающейся осени: в шевелюре плакучих берез целые пряди желтых листьев, созревающие красные грозди рябины, скошенные нивы с высокими стогами и пожухлая, выгоревшая за лето трава.

- На вечерах у Елены Павловны основной язык французский? – спросил Саша.

- Русский, - ответил Никса. – Но могут, конечно, перейти. Она неплохо знает английский. Папá мне рассказывал, что, когда она только приехала в Россию и учила русский язык, он говорил с ней по-русски, а она по-английски.

- Понятно, - сказал Саша. – Ну, что, Николай Васильевич, на язык Сен-Жюста? Надо же мне оправдывать свое прозвище.

Зиновьев поморщился, но на французский перешел.

Саша надеялся на некоторый прогресс. Письмо Александра Павловича из книги Корфа было проштудировано и выучено наизусть. И Беранже прочитан наполовину.

До самого Питера обсуждали погоду, приближение осени и немного Герцена и его статью. Зиновьев клялся, что не читал, так что Саша ее старательно пересказал. Под насмешки брата по поводу прононса.