– А какое? – влезаю я и тут же получаю от Марки большим пальцем под ребро: мол, не хватало ей еще летом дела делать.

– Хорошо, – говорит тетушка, – раз вы сами не можете придумать себе дела, поручу вам сбор фауны данной местности.

– Что за фауна такая? – спрашивает Марка.

– Фауна – это весь животный мир, исключая высшее существо, наделенное разумом и называемое человеком.

– Живых приносить? – осведомляется Марка.

– Любых. В любом случае они подлежат обработке и засушиванию. Ценность фауны определяется разными факторами…

– А лягушек надо? – влезаю я.

– Нет, – говорит тетушка, – лягушек не надо. Лягушек консервирует Нина Феоктистовна.

Мы с Маркой прыснули. Эта Нина Феоктистовна – хорошенькая дура. Как-то мы подслушали, о чем она болтает с тетушкой: «Мой Лев Николаевич (так зовут ее мужа) раньше называл меня рыбонькой, бельдюженькой, а теперь лягушенькой. Как вы думаете, почему? Не потому ли, что у меня большой рот?»

Тетушка долго и пристально разглядывала рот Нины Феоктистовны. «Мне кажется, дело не во внешности», – сказала она. «А в чем же тогда?» – «В той области науки, которой вы посвятили жизнь».

Нина Феоктистовна надулась. Ее заслуги перед отечественной наукой отнюдь не исчерпываются препарированием и консервированием лягушек. Тогда и она может сказать, что тетушка похожа на инсекта. «Позвольте, на какого именно?» – полюбопытствовала тетушка.

На какого именно – мы не расслышали. Тяжело подслушивать. Мы стоим не шевелясь у закрытой двери: я – в рост, Марка – на коленях, – и по очереди смотрим в замочную скважину. Вот-вот войдет бабушка и увидит, чем мы занимаемся, до чего дошли!

– Иди-ка сюда, – зовет меня бабушка.

– Домашний арест! – ехидничает Марка. – Пузанчику пора играть в игрушки!

– Мара старше тебя на целых пять лет и четыре месяца, – заводит свое бабушка. – Она тебе не пара.

– А что я сделала?

– Пока ничего плохого. Но и ничего хорошего.

Значит, она не видела, чем мы занимаемся. Но для отвода глаз надо поиграть в игрушки. Я расставляю кукольную мебель, рассаживаю голышей по стульчикам, а сама прислушиваюсь: что там Марка в соседней комнате делает? Чем она там стучит?

– Бабушка, – говорю я, включая понарошку газ под игрушечным чайником, – пока у меня тут вода закипает, я схожу к Маре, посмотрю, что она делает. Ты меня звала? – спрашиваю Марку.

– Это еще зачем? Не видишь, я делом занята, – говорит Марка и со всего маху шлепает мухобойкой по стене. – Готово! Четыре – ноль в мою пользу.

– А ноль в чью пользу?

– Разумеется, в мою. Если муха сядет на меня, будет четыре – один, а если я еще одну прикончу и за это время на меня ни одна не сядет, будет пять – ноль.

– Здорово ты придумала, – восхищаюсь я Маркой, – а я не могу играть одна.

– Потому что ты бестолочь пузатая, – говорит Марка и промахивается.

– Так тебе и надо!

Как только такие слова изо рта вылетели?! Ну и пусть. Мне все равно пора выключать газ под чайником, ведь он и выкипеть может понарошку.

– Не буду больше с Маркой водиться, – говорю я кукле Власте.

– Правильно, – поддерживает бабушка, будто я с ней разговариваю. – Это твоя любимая кукла, пошей ей платьичко, покорми ее, ты совсем ее забросила.

– Бедная Власта, – говорю я, а сама прислушиваюсь.

То ли чудится, то ли на самом деле Марка уходит? Нет, не чудится, Маркины шаги я откуда хочешь услышу. У нее сандалии квакают, словно в каждую запихано по лягушке.

– Уходит, она уходит! – кричу я и с Властой под мышкой бросаюсь вдогонку.

– Пиявка, – говорит Марка, когда я, запыхавшись, нагоняю ее у калитки, – отстанешь ты от меня или нет? Проси прощения за «так тебе и надо».