Озираюсь в поисках источника звука. Сердце заходится в агонии, жар пульсирует в висках.

Что происходит со мной?

- Ангелина, дядя Назар, - исправляет девочку незнакомая мне женщина. – На-зар.

- Па, - упрямо спорит ребенок.

- Извините, Назар Егорович. Не слушается.

Всматриваюсь в фигуры, движущиеся вдоль аллеи ко мне. Фокусируюсь на детской коляске, рядом с которой шатко топает малышка, держась за край дуги.

- Ничего страшного. А где ее настоящий отец? – Богданов касается личной жизни пациента, что обычно ему несвойственно.

- Его нет, - коротко отрезает женщина. На вид ей лет пятьдесят с небольшим. Видимо, это бабушка Ангелины. Спохватившись, она неожиданно тормозит, хлопает себя по плечу, осматривает коляску. - Вот растяпа, сумку забыла в приемной.

- Идите, я присмотрю за ней, - Назар перехватывает коляску, отпуская женщину, которая спешит обратно к зданию центра.

Пока они оба отвлекаются, девчушка замечает меня. Поразмыслив, отпускает дугу – и пытается побежать мне навстречу. Ножки едва ее держат, заплетаются, худенькое тельце покачивается из стороны в сторону, ручки расставлены для равновесия.

- Ангела, - беспокойно окликает ее Назар.

Слишком резко и громко. Зря…

Крошка вздрагивает и ускоряется, улепетывая от дяди доктора. Не рассчитав свои силы, спотыкается и летит вниз, распластавшись на земле в паре метрах от меня.

Секундная заминка – и по всему двору разносится душераздирающий крик.

Забываю, что парализована. Отталкиваюсь руками от коляски, чтобы поднять свое непослушное тело, которое стало для меня тюрьмой. Выпрямляюсь из последних сил. В состоянии аффекта делаю шаг. Еще один. На большее меня не хватает.

В точности как Ангелина, теперь и я падаю на плитку напротив нее, разрывая колготки и счесывая колени в кровь. Плевать!

Протягиваю руки, сгребаю ревущего ребенка в охапку и прижимаю к себе.

- Не плачь, маленькая, - поглаживаю по головке, целую в макушку. – Все хорошо, моя девочка.

- Па-а, - жалобно взывает она.

- Папа полечит, малышка, - соглашаюсь на автомате, не придавая значения своим словам. – Папа полечит, не плачь.

Меня трясет, не могу выпустить из рук Ангелину, даже когда Назар приседает на корточки рядом с нами. Говорит что-то, зовет, повышает голос. А я не слышу! Не понимаю!

Ничего не имеет значения, кроме ребенка в моих объятиях. Девочка вскидывает подбородок и внимательно изучает меня, чужую тетю. Шмыгает носиком, а я сканирую ее в поисках ран, царапин и увечий.

Инстинктивно расцеловываю соленые щечки, касаюсь губами лба, смотрю в большие, желто-карие глаза. В памяти всплывает осознанный, умный взгляд моей новорожденной дочери.

Два образа сливаются в единое целое.

Сердце останавливается. Прямая линия.

Вокруг белый шум.

- Надя! – еле пробивается сквозь слой ваты, внутри которой парим, как в облаках, мы с малышкой. – Надя, дай мне Ангелину! Я осмотрю. Ты сама как, Надя? Поранилась?

Назара будто не существует, как не было его рядом тогда, два года назад…

Я возвращаюсь в тот день, когда у меня забрали дочь. И не могу допустить повторения! Нет!

Сажусь на холодную плитку, устраиваю девочку на коленях, покачиваю – и она затихает, прильнув ко мне. Схожу с ума, теряя остатки здравого смысла и покорно утопая в собственном безумии.

- Назар, - хриплю, не отрывая взора от лица Ангелины. – Кто эта девочка? Она так на тебя похожа, - шепчу будто в бреду и чувствую, как он обнимает нас обеих.

- Нет, Надя, спокойно, - включает врачебный тон. – Приди в себя, милая. Отдай мне мою пациентку, я обработаю ей ссадины, - уговаривает, будто общается с чокнутой.