— А что, похоже на издевательство?

— Я устала, пойми! Ничего уже не хочу. А тем более слышать всякий бред от предателя! 

— От предателя, значит? А разве не наоборот? — всматриваюсь ей в лицо. — Ну, говори?

— Я сделала так, чтобы защититься от тебя, — срывающимся голосом произносит девушка, а у меня ощущение, словно яд впрыскивает мне прямо в вену.

Я не могу поверить в ее слова. 

— А разве я был опасен для тебя, Надь? — зло рычу.

— С самой первой встречи, Глеб! — восклицает она, рвано дыша. — Все до тебя было размеренно. Моя жизнь. Жизнь Веры. А ты своим появлением разрушил все!

— Разрушил? Чем? Тем, что дал рабочим на фабрике зарабатывать нормально? Или тем, что обеспечил твою сестру и ее детей всем необходимым? Дал возможность ощутить, что такое настоящая жизнь? Чем, по-твоему, я плох? 

В глазах Нади вижу застывшее изумление.

— И ты думаешь, что после этих слов я должна что-то сделать? Кинуться тебе в ноги и поблагодарить, что обеспечиваешь всех? Меценатище ты наш местный! — ее голос пропитан сарказмом. — Глеб, ты, видимо, ослеплен своей неотразимостью и дальше своего носа ничего не видишь. Разве не понимаешь, что ты разрушил Веру? Она по тебе с ума сходит. Готова на все, только бы ты остался с ней. — Надя предпринимает новую попытку, высвободиться из моих рук.

— А она мне не нужна, понимаешь? И никогда не была нужна. У нас с Верой все по-честному. А то, что она вбила себе в голову, мне неинтересно. Я не могу понять, зачем ты все время мне ее сватаешь? Я готов все это бросить, Надь, и попробовать начать все сначала с тобой! А с Верой расторгнуть брачный договор — дело пяти минут. Да и не отпускал я ее все это время лишь потому, что она была между мной и тобой, как соединительный мостик! 

Вижу, как Надя начинает злиться сильнее, и я все же отпускаю ее.

— Глеб, замолчи! — Девушка отходит от меня на приличное расстояние. — Я не могу это слушать! Не хочу. Как для тебя все легко! Когда захотел, тогда взял. Когда надоело, тогда сломал и выкинул. Разве так можно поступать с человеческими жизнями? 

— Ну, ты же поступила, Надь, — хмыкаю я, скрещивая на груди руки. — Бросила своего Игната, на целых девять месяцев лишила мою дочь меня! 

Надя подскакивает ко мне в одно мгновение, с жаром выпаливает в лицо: 

— Не смей, Глеб, сравнивать несравнимое, слышишь?! Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти! 

— Ну, так это был твой выбор, Надь. Ты могла бы все мне рассказать. Тогда тебе не пришлось бы выживать в своем Новосибирске с маленьким ребенком на руках. — И, прежде чем она что-то успевает ответить, договариваю: — Но тебе же легче было поверить в сказку, которую Тимоха наплел о каком-то дурацком споре?! Ты даже не удосужилась выслушать меня! Ты так обиделась на то, что на Верке женился, что легко поверила в ерунду от обиды. Только вот ты не учла того, Надь, что нужно было бы немного подождать, и я бы с Верой договор расторг. Я тоже, знаешь ли, не говнюк, чтобы так обойтись с твоей, на тот момент, глубоко беременной сестрой! 

Надя замирает в нескольких сантиметрах от меня. Лишь частое, поверхностное дыхание выдает ее волнение.

— Ты мне врешь, — наконец-то говорит она.

— А какой мне смысл, детка? — отвечаю сухо. — Констатирую факт. Говорю то, что есть, Надь. Не нужно выставлять меня подонком в своих же глазах, когда обвинения беспочвенны.

Надя смотрит на меня с вызовом. Не верит, значит. Ну, что ж. Дам ей время покопаться в воспоминаниях. Только в комфорте.

— Надь. Я сюда приехал не ругаться. Не выяснять отношения. Мое предложение насчет того, чтобы попробовать начать все сначала, в силе. Можешь подумать над ним. Я тебя не тороплю. Да и времени у нас теперь навалом. После того, как усыновлю Алису, тебе уже так просто не удастся сбежать, — подмигиваю непринужденно девушке, но в голосе холод, уверенность.