– Не смогу.

– Это была ошибка, помутнение какое-то… – жарко начинает он и хватает меня за руку. – Рада, этого никогда не повторится! Наверное, я испугался приближающейся свадьбы и решил глотнуть свободы напоследок. Это как мальчишник… Рада, клянусь, что буду верным мужем! Умоляю, не бросай меня. Прости!

Высвобождаю кисть и качаю головой.

– Не в этом дело.

Поднимаюсь и, скосив взгляд на прислушивающихся к нашему разговору пациентов, добавляю:

– Поговорим, когда тебя выпишут. Поправляйся.

И ухожу из палаты.

– Рада! – в отчаянии зовёт Никита. – Радость моя!

Меня передёргивает, хотя раньше нравилось. Замираю у двери и оборачиваюсь:

– Никогда больше так меня не зови.

Покидаю больницу в спешке, будто он мог подняться и догнать меня. Но это не так. Похоже, Никита сильно ранен.

«Но всё же он в сознании и довольно активен, значит, ничего страшного», – пресекаю жалость на корню и иду по дорожке.

Понятия не имею, что теперь делать. Где мои вещи? Паспорт? Деньги? Я всё потеряла! В том числе и жениха. А погода, как назло, отличная. Светит солнышко, поют птички, приятный ветерок доносит йодистый аромат и шум прибоя. Жизнь продолжается.

По щекам катятся слёзы, и я вытираю щёки. Замечаю, что руки в тёмных пятнах, и впервые думаю о своём внешнем виде. Белоснежный дизайнерский костюм испорчен, туфли тоже на выброс. Всё в пепле и пропахло гарью. Наверное, я похожа на пугало…

– Радуга-дуга! – слышу знакомый голос и замираю, не веря себе.

Медленно поворачиваюсь и вижу припаркованную белоснежную иномарку, рядом с которой стоит мой кошмар из прошлого.

Ненавистный бывший!

– Эй, очнись! – Жирков щёлкает пальцами перед моим носом, и я морщусь. – Где витаешь? Я, между прочим, тебе выговор делаю!

Вопреки фамилии, комчасти худ и невысок, и чтобы щёлкнуть пальцами перед моим носом, ему пришлось поднять руку. Но не стоит недооценивать этого человека. Ходили рассказы, что Константин Игоревич, когда ещё служил на выездах, вынес из огня человека весом сто пятьдесят килограмм. Возможно, вес пострадавшего несколько преувеличен, но не намного. С того дня Жиркова за глаза прозвали Муравьём.

– И не надейся, что это сойдёт тебе с рук! – высоким голосом кричит он и касается шеи ребром ладони. – У меня твои выкрутасы вот где, Троцкий! Знаешь что? Если тебе не дорога твоя грёбаная жизнь, так не подставляй других…

Он делает вдох для новой тирады, и я спокойно вставляю:

– Новая форма для всей бригады.

– И не надейся откупиться, Буратино! – набрав воздуха, продолжает орать Жирков.

Терпеть не могу свой позывной, но у пожарных так уж заведено. Если приклеится прозвище, так пока что-то не произойдёт и не придумают новое, будут звать именно так. А так как меня приняли в эту часть вместе с подаренной отцом новенькой машиной, других вариантов и не было. Только ради краткости было упущено слово «богатенький».

– Для двух, – спокойно продолжаю я. – Моей и Подлесного.

– Вот же… – Он смотрит волком, но потом машет рукой. – Вали, пока я добрый. Но если снова выползешь на вызов до разрешения врача, я тебя… Ух!

Грозит кулаком, и я вытягиваюсь по стойке смирно. Разворачиваюсь и иду к выходу. Вслед летит тихое:

– Не спеши на тот свет, парень.

Закрываю дверь, подхожу к окну и смотрю на дождь. Я и не спешу, но и не держусь за свою унылую жизнь. Сильные струи бьют по стеклу, тучи темнеют над качающимися деревьями, а потом вдруг выглядывает солнце и всё стихает. Погода на приморском побережье непредсказуемая и изменчивая. Затем небо расцветает радугой и сердце пропускает удар.