– Почему? – нахмуриваюсь.

– Он матерился, стряхивал пепел на меня и цитировал Карла Маркса. Такой же неадекватный.

– Александр, – гаркаю взбешенно.

Он сразу унимается. Знает, что за полным именем, выскользнувшим из моего рта, будет реальная взбучка. Как тогда, когда он случайно удалил запись интервью с директором цирка .

На Адриана не смотрю. Понимаю, что бесполезно.

Клюю носом в тарелку и пытаюсь доесть салат.

– Плохой мужичок, да огородишко, – философски произносит Разин. – Оставлю вас ненадолго, – говорит поднимаясь.

Сжимаю вилку посильнее и пытаюсь сделать вид, что присутствие Макриса меня не беспокоит.

Тело кричит об обратном.

Всё-таки чтобы отпустить человека недостаточно не писать ему и не звонить… Важно ещё не вспоминать. У меня не получалось.

– Ты поговорила со своим психом? – спрашивает Адриан, отодвигая практически нетронутую тарелку.

– Пока нет, – признаю́сь. – Он психиатр, – поправляю.

Крепкая рука с силой ухватывается за мой локоть.

– В смысле, нет? Мы же договаривались.

– Олег на сутках, в клинике. Вечером приедет ко мне, и мы с ним поговорим.

– Во сколько он явится?

Уставляюсь на невозмутимое лицо и швыряю в него невидимые молнии. Одну за одной.

– В девять.

– Отлично, – произносит он сухо. – В десять заберу.

– Ты… – нервно дышу. – Издеваешься?

Отпихиваю его руку и нервно поправляю подол. Адриан рычит под нос какую-то русско-греческую тираду в мой адрес.

– Это ты издьеваиешься, – в его глазах зарождается нехороший блеск. – Мы договарьивальись.

– Дай мне время, – ударяю по столу кулаком. – Хватит командовать мной. Я тебе не девочка. Ясно?

Взвизгиваю, когда широкая ладонь стискивает моё бедро.

Проклятье.

– Ты рьеально счьитаешь, что мнье всьё это надо? – его скулы превращаются в камень.

Макрис поднимается с места и кивает вернувшемуся из туалета Шурику.

– Если тебе не надо, зачем привязался? – выкрикиваю, с яростью жестикулируя.

Посетители тактично делают вид, что ничего не слышат.

– Воу, воу, воу, – округляет глаза Шурик. – Вера, зачем так с дядей разговариваешь?

– Заткнись, – поворачиваемся к нему и цедим с Адрианом в голос.

Снова смотрим друг на друга в упор.

Я готова разнести его в пух и прах.

За прошлое и настоящее. За то, что вернулся. За то, что снова бередит раны, которые, казалось бы, затянулись.

Совершенно не успеваю среагировать, когда мои худые щёки попадают в плен больших рук, а сердитое лицо склоняется над моим. Упираюсь пальцами в твердый пресс. Поцелуй, которым Адриан награждает меня на глазах у всех присутствующих, максимально личный и взрослый. Горячий язык проникает в приоткрытый рот всего на пару секунд, но оставляет там максимум возможного.

Любимый вкус. Желание. И воспоминания о том, как всё было два года назад.

Ошарашенно отстраняюсь и провожу тыльной стороной ладони по губам. Дыхание сбивчивое, грудь, скрытая легкой тканью блузки, вздымается.

– В дьесять, – произносит Адриан хрипло.

Подхватывает пальто, и стремительным шагом выходит из кафе.

Шурик присвистывает и, не скрывая иронии в голосе, восхищенно проговаривает:

– Высокие у вас в семье отношения!

Вера

– Ты уверена, что это только на месяц? И зачем вообще надо изображать семейную пару с этим греком?

– Олеж, – умоляюще тяну и ставлю перед ним чашку примирительного чая. – Это по работе, я же сказала.

– По работе, – качает он головой. – Я так надеялся, что ты получишь свою передачу и перестанешь таскаться по округе с микрофоном и балбесом Шуриком наперевес.

– Не надо так говорить про моего оператора, – прошу тихо.

– Прости, – тяжело вздохнув, Олег поднимается со стула, приближается и касается моих запястий. – Я просто злюсь. Злость – примитивное чувство, Вер. Как отходы… Если хранить в себе – проблем будет не обобраться, в том числе по моей части. Это я тебе как психиатр и «Медик года» говорю.