Родителей! Ну конечно же! Как можно было забыть? Ведь есть же ее родной отец, князь Владислав Загорский! Он жив и здоров и должен защитить родную дочь. Тем более что Владислава – единственная продолжательница фамилии. Интересно, она успеет написать отцу уже сегодня?

– Сколько времени?

Михаил Чарович вытащил на цепочке золотой «брегет», откинул крышку.

– До отплытия еще почти полчаса, без трех минут. Зачем тебе, Владочка? Мы отлично все успеем доесть. Нам еще должны принести бланманже и ликер. И мы, может быть, уговорим твою маму немного пройтись по пристани.

– Мне на почту надо.

– Отправить письмо? Что за блажь? Кому тебе писать?

– Моей школьной подруге, Анастасии Ланской. Мы состоим в переписке, но я давно не писала. А путешествие – отличный повод, чтобы возобновить переписку и…

– И письмо уже при тебе? Отдай мне, я передам.

– Нет. Оно… я его не закончила. Хотела дописать и отправить сразу…

– Не говори глупостей. Ты не успеешь, если будешь дописывать его в спешке. Лучше в каюте спокойно закончи письмо, а завтра утром на первой же остановке мы его и отправим. Не будем терять времени в ресторанах, а сразу отправимся искать почту.

Владислава прикусила губу. Она думала, что быстро добежит до почты, черканет пару слов на гербовой бумаге, опустит конверт в ящик – и станет ждать ответа. Казенная бумага должна убедить отца, что все серьезно. Что же делать, если отчим не собирается оставлять ее без внимания?

Громкий переливчатый рев прокатился над водой, ворвался даже в ресторан, заставив посетителей обернуться к двери.

– Мы опаздываем! – Владислава вскочила, от души благословляя эту случайность. – У вас, наверное, часы отстают.

– Нет, погоди, не торопись. – Отчим схватил ее за руку. – Куда бежишь?

Половина посетителей ресторана встала и направилась к выходу. Владислава с Михаилом Чаровичем вышли вслед за ними.

Они ожидали увидеть, как пыхтит и гудит их пароход, готовый пуститься в дорогу. Но навстречу, с верховьев, натужно пыхтя и тарахтя колесами, двигался другой пароход, такой же по размеру, с широкой двойной полосой по борту – широкой красной и узкой зеленой. Трубы и поручни были выкрашены в черный цвет, и даже металлические части тоже были в краске. На носу красовалась надпись «Цесаревич Андрей». Он явно торопился, и издалека послал предупредительный гудок. Потом еще один и еще. Они слагали какой-то ритм, и, услышав его, Михаил Чарович нахмурился.

– Требуют позвать представителей власти.

– Что? – не поняла Владислава.

– Если я еще помню морские и речные сигналы, это значит: «На борту больные. Опасно!»

– Больные?

«Цесаревич Андрей» не стал подходить к пристани. Он бросил якорь чуть в стороне, перекрыв тем самым «Царице Елизавете» путь. Стало ясно, что о том, чтобы вовремя пуститься в путь, и речи нет.

Владислава боялась, что отчим сейчас напомнит про письмо – мол, пока суд да дело, допиши и отдай мне, а я отправлю. Но тот был так заинтересован другим пароходом, что, казалось, забыл о падчерице.

Предупрежденные начальником пристани, через полчаса, когда «Царице Елизавете» пора было уже отчалить, появились дрожки, где сидели врач, исправник и двое городовых. Они пересели в лодку, которую кто-то успел подогнать к пристани, и решительно направились к пароходу, который застыл посередине реки.

Пассажиры «Царицы Елизаветы» столпились кто на обеих палубах, кто на пристани, и во все глаза смотрели, что происходит. Звучали тревожные и любопытные голоса:

– Интересно, а что случилось?

– Говорят, на борту парохода есть больные!

– Ужас! Надеюсь, ничего серьезного? Нет, что вы улыбаетесь? Есть же оспа, чума, холера, тиф… А вдруг там тифозные больные? Что же нам делать?