— Не мог не знать, — бью кулаком по столу. — Афиши висели повсюду. Думала, нарисуется с букетом, а я, гордо тряхнув шевелюрой, пошлю его в эротическое путешествие.

— Ты же говорила, он женат, — Сонька, Карлушина напарница, собирает костюмы и реквизит в чемоданы.

— Да уж, — бросаю взгляд на спящую Катю и тянусь, — этот плодовитый самец небось и своей клизме деток заделал. Если и приходил, то со всем выводком. Нацепили небось светящиеся рожки на головы и с улыбками блаженных жрали вату.

Тянусь к бутылке, но Карлуша отодвигает её.

— А по принципу «гора — Магомет»? — подмигивает он мне и покачивает ногой в клетчатом носке. — Он же врач. Кто тебе мешал разыграть хромую и больную. Пришла бы на приём…

Металлический грохот обрывает его на полуслове. Истеричный мужской вопль и рычание Клеопатры заставляют меня сорваться с места.

— Антон, тварь, говорила же ему!

— Куда? Пусть лучше сожрёт этого мудака. Ты бухая… — Сонька в прыжке пытается меня остановить. — С ума сошла?

Вываливаюсь в коридор. Антон несётся мне навстречу с искажённым от ужаса лицом. За ним разъярённый Цезарь — мой полосатый любимец. Униформист[1]— недоумок коротким рывком швыряет меня под лапы тигру, а сам, втолкнув Соньку в комнату, захлопывает дверь изнутри. От неожиданности и выпитого спиртного падаю на четвереньки, и грузное тело Цезаря прижимает меня к полу. Дальше помню только жуткую боль, рычание и выстрел.

Прихожу в сознание и вижу склонившиеся надо мной незнакомые лица. Меня куда-то везут, пахнет лекарствами, на людях белые одежды. Достойное окончание гастролей в родном городе, где не была шесть лет. Накаркал мой любимый клоун. Мчу в больницу, разрывая ночную тишь сиреной. Сквозь матовые стёкла видны отблески мигалки. Не понимаю слов, всё расплывается перед глазами. Балансирую на грани между этим миром и потусторонним. Только что вынырнула оттуда и обратно не хочу. Я выживу. Должна выжить. Ради Катьки. Знал бы Демидрол, какое счастье прощёлкал. А вдруг он уехал из города, из страны? Гуляя по местам нашей боевой славы, я так и не решилась зайти… Резкая боль и снова темнота. Лечу-у.

[1] Униформист (проф.) — в цирке ассистирует артистам, готовит манеж к программе, настраивает аппаратуру.

2. Глава 2

Демид

Рассветные лучи заглядывают сквозь жалюзи на окне одноместной палаты. Операция шла четыре часа, но я больше переволновался, чем устал. Оказывается, совсем непросто сшивать мышцы и лоскуты кожи на теле женщины, которую, увы, всё ещё любишь. Сижу возле постели Евы и согреваю дыханием её ледяную руку. Целую тонкую кожу запястья. Думал, не прощу никогда, а увидел, и словно не было всех этих лет. Часто представлял себе нашу встречу, но чтобы вот так, в операционной: пьяная в дрова и подранная в клочья …

Машенька, сладко зевая во весь рот, входит в палату. Отсаживаюсь от Евы на подобающее доктору расстояние. Медсестра записывает в журнал показания приборов и приоткрывает окно.

— Там девочка проснулась. Что с ней делать-то?

— Какая девочка? — сижу, не сводя взгляда с обескровленного лица Евы, сам как пьяный.

— Ну дочь этой… Как её там? Колесниковой!

— А где она проснулась? В коридоре? Эти клоуны тоже здесь ночевали?

— Нет, — Машенька смотрит на меня как на парию. — Как раз тот самый случай, когда и цирк уехал, и клоуны свалили. У них поезд, гастроли.

Вскакиваю со стула:

— Что значит свалили? А мы что должны с ребёнком делать?

— Не мы, а вы, — Машенька криво улыбается и достаёт из кармана картонный складень с надписью «Свидетельство о рождении» и пихает мне в руки. — Это вам просили передать.