Тяжело оперевшись о подоконник, я слепо уставилась в окно. Так продолжаться не могло. После этой репетиции у нас был обеденный перерыв, но я не хотела никуда уходить из театра. Не хотела есть. Я хотела вернуться на репетицию, укутаться в чувство голода, как в любимое одеяло, и сделать все идеально. Я же могла. Я чувствовала эту силу, которая дремала во мне, убаюканная стабильностью, спокойствием и фальшивым смирением. Чудовище, ждавшее одного неверного движения, чтобы вырваться и поглотить меня снова. Я ведь совершенно отчетливо знала, как убрать это мешающее ощущение расслабленности, прекратить довольствоваться крохами.

Прямо сейчас, из-за недоеденного завтрака, я была голодна. Не до скручивающих спазмов, а правильно, до той черты, за которой начинается легкость. Мне так нравилось это ощущение, что следовало немедленно отвлечься. 

***

Остаток дня прошел относительно спокойно, что позволило мне морально подготовиться к запланированному визиту к Полю. Я в равной степени боялась и надеялась на то, что он уйдет. Как и любому человеку, мне хотелось отложить проверку собственных нервов на прочность. Но и бежать я не имела никакого морального права. Я не собиралась его ничем попрекать, просто хотела понять суть претензий ко мне и попытаться с ними разобраться. Вдруг бы удалось заключить какое-никакое перемирие. Например, доказать ему, как Мерхееву, что в данный момент я достаточно здорова, чтобы не представлять опасности.

Вытерев вспотевшие ладони об одежду, я символически стукнула в дверь и вошла, не спросив разрешения. Кифер вчитывался в какие-то документы, стоя спиной ко мне. Невольно скользнув взглядом по его фигуре, я снова почувствовала совершенно неуместное волнение. В этот момент Поль обернулся, и я обхватила локти ладонями, инстинктивно защищаясь. Бумаги прошелестели в его руках и легли на стол теперь уже за спиной: Кифер развернулся ко мне всем телом. Маска цивилизованности, которую он надевал для нас на занятия, слетела с его лица, оставляя его обнаженным и настоящим: прожженным циником, которому все нипочем.

— Дияра, — прокатил он мое имя на языке, и я с трудом подавила дрожь. Из-за акцента и так же освоенной русской «р», мое имя в его устах звучало по-особенному. — Не сюрприз, но тем не менее я удивлен. Зачем явилась на этот раз?

На этот раз… Можно подумать, я попрошайка или прилипала.

В отличие от Мерхеева, Полю про моего психотерапевта говорить не следовало: от упоминания о моей слабости он, не ровен час, мог взбеситься.

— Я могу рассчитывать с твоей стороны на разговор? — постаралась я сказать максимально уверенно. И перешла на «ты», показывая, что речь пойдет вовсе не о последних двух днях.

— Допустим. И о чем же ты собираешься говорить со мной, Дияра? — Его губы изогнулись в издевательской усмешке. Все инстинкты орали мне уходить отсюда, причем как можно быстрее, но я попыталась их приглушить.

— Ты сказал, что хочешь, чтобы я ушла из труппы. Я хочу понять почему.

Было страшно, ну, как прыгать с обрыва. Но на примере собственных психотерапевтов (а со мной — о небеса! — таковых случилось аж две штуки, если считать только порядочных), я познала необходимость таких вот вопросов. Нам часто кажется, что мы знаем ответы на самые элементарные вещи. Это ведь понятно и не подлежит обсуждению. Но стоит произнести «очевидное» вслух, как логическая цепочка начинает стремительно рассыпаться: появляются бреши и проплешины там, где их совсем не ждешь. Только я хоть и спрашивала, но не представляла, чем пытать Кифера, чтобы довести его до откровенности.