Пожимаю плечами, пытаясь осмыслить новую реальность.

Мы берем себе кофе в кафетерии и стоим у лифта, гадая вслух:

– Может, «МИР»? – предполагает Машка, отпивая кофе.

– Зачем мы ему? У нас совершенно другая литература.

– Не знаю, решили расширить целевую аудиторию. О! – Машка лупит меня по предплечью. – А вдруг «ЭксЛит»?!

По спине прокатывает волна мурашек.

Худшим вариантом из возможных для меня стал бы именно этот.

Если холдинг Куравина решил поглотить ещё и наше маленькое, уютное издательство, то мне тогда вообще больше нечего ловить в этой сфере!

Этот сноб скупает всё, что видит. Запускает свои загребущие лапы во все уголки бумажной литературы, превращая творчество в деньги.

Но, если быть откровенной, вряд ли его заинтересует наше издательство. Мы совсем крохотные, почти незаметные на литературном рынке.

Мы продолжаем гадать, перебирая все возможные варианты.

Створки лифта перед нами разъезжаются в стороны.

Мой взгляд прилипает к до боли знакомому мужскому профилю, а в груди спирает от спазма.

Куравин!

Куравин собственной персоной, чёрт возьми!

Высокий, безупречно собранный, в идеально выглаженной рубашке и темном костюме. Держит у уха телефон.

Он не смотрит на нас, его взгляд вязнет где-то в пространстве. На лице – ни тени эмоции, глаза холодные, как лед.

Первая мысль, мелькнувшая в голове – бежать! Но Машка подталкивает меня в спину, вынуждая сделать пару шагов вперёд.

Двери закрываются.

Чувствую себя в ловушке. Меня словно заперли в клетке с опасным хищником.

– Да, я передал всю информацию по проекту Сташевскому, – глубокий голос заполняет кабину лифта, вытесняя последние крохи свободного пространства. – Слышать не желаю. Юрий, я предельно ясно всё объяснил. Если полугодовая напряжённая работа сотни людей пойдет насмарку из-за ваших капризов, пеняйте на себя.

Он говорит совершенно спокойно, не повышая тона и ни единой нотой не выказывая своего раздражения, но внутренне я очень этому Юрию сочувствую – Куравин проезжается по людям, словно асфальтоукладчик.

Одним лишь взглядом светло-голубых глаз он умеет низводить оппонента до уровня грязи под ногтями.

Отодвигаюсь чуть вбок, изо всех сил пытаясь мимикрировать под настенную панель. Щёки пылают от прилившей крови, в висках стучит.

Всё, что мне нужно сейчас – это остаться незамеченной.

Всего-то!

Делаю ещё один крохотный шажочек в сторону.

Правая нога неуверенно встаёт на каблук, подворачиваясь.

– Ой! – Заваливаюсь назад.

Крепкая ладонь перехватывает меня поперёк локтя, не позволяя позорно завалиться на задницу, а мой ванильный раф благополучно расплескивается – прямым, четким росчерком по белоснежной рубашке.

Черт…

В голове пусто.

Забываю, как дышать.

Смотрю на кофейное пятно, которое медленно расползается по широкой груди Макса. Осторожно поднимаюсь взглядом выше, пересчитывая пуговицы на рубашке. Ещё выше, к волевому гладко выбритому подбородку, прямому носу.

Мой взгляд застывает, когда встречается с пронзительным холодом голубых глаз.

На лице Куравина абсолютная пустота, не выражающая ничего. Ни намёка на удивление, раздражение или любую другую эмоцию.

Просто… Лёд.

Он молча убирает руку, всё ещё сжимающую мой локоть, выпрямляется и оглядывает меня, словно в очереди на таможенном контроле.

Не узнал?!

Не узнал…

И от обиды лопается что-то во мне, обливая ядом внутренности.

– Осторожней, – говорит он сухо и отступает чуть назад, морщась, словно испытывает физическую боль от того, что я нарушила его священное личное пространство.

Козёл!

Лифт останавливается.

Пулей вылетаю из него первая, таща за собой Машку. Заталкиваю её в туалет.