Он всучает мне зонт.

Быстро и неловко чмокает на прощание в щёку и возвращается к машине.

Я остаюсь стоять на месте. Мои ноги будто прирастают к земле.

Дождь ледяными каплями стекает по моим щекам, смешиваясь с непрошенными слезами. Открываю рот, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Тут же прикусываю губу – до боли, до солёного металлического привкуса во рту.

Свободная от проклятого зонта рука непроизвольно опускается к животу, в котором уже зародилась новая жизнь – жизнь человечка, о котором Максим Куравин никогда не узнает!

Склоняюсь над принтером, нежно поглаживая его по сенсорной панели.

Давай же, работай, несчастная шайтан-машина!

Битый час уже пытаюсь распечатать рукопись нового автора, чтобы пролистать не с экрана – глаза болят от постоянного сидения в телефоне.

Кто-то резко хватает меня за плечо, дёргая в сторону.

– Алиска, бегом! – Шепчет Маша и тянет меня за собой.

Цок-цок-цок.

Наши каблучки почти синхронно припечатываются к полу, и звук наших торопливых шагов поднимается вверх, отражаясь от стен.

Несёмся по длинному коридору как две школьницы, решившие тайком смыться с литературы.

У кабинета Виктора Палыча сбавляем ход.

– Тише, – Машка прикладывает палец к губам.

На цыпочках крадёмся вперёд.

Машка припадает ухом к двери, а я пытаюсь отыскать щель в плотно задёрнутых жалюзи.

– Что там? – Шепчу подруге.

– Не слышу! Разговаривают…

– Ясное дело – разговаривают! Маня, конкретику давай.

Наше маленькое издательство в последние пару недель охвачено странным мандражом – все знают, что грядут перемены. Но вот какие именно?

Ответ на этот вопрос знает лишь верхушка, остальным же остаётся лишь гадать. Никто нам, простым смертным, ничего не рассказывает. Боятся паники и хаоса.

А паника и хаос наверняка начнутся, да! Мы, люди творческие, очень не сдержаны в эмоциях.

– Думаешь, что-то серьезное?

Машка хмурится, отмахиваясь от меня.

Тоже припадаю к двери, пытаясь расслышать хоть слово.

Ну, в самом деле, сколько можно нас мариновать?! Мы ведь тоже имеем право знать!

Может, нам уже нужно бежать и искать новую работу?

Дверь резко распахивается.

Мы с Машкой, взвизгнув, вваливаемся в кабинет Виктора Палыча.

В нас впиваются четыре пары мужских серьёзных глаз.

– Аксёнова, Ямская, – босс хмурится и качает головой, покровительственно глядя на нас поверх очков. – Детский сад!

– Это всё она, – подруга тычет в меня пальцем и показывает мне язык.

Подбиваю её ребром туфли по каблуку.

– Предательница! – Шепчу одними губами. – Виктор Палыч, ну, сколько можно нас мурыжить этими интригами? Скажите уже, что происходит!

Он откладывает ручку, которую крутил между пальцев. Медленно подравнивает стопку бумаг, лежащую перед ним на столе.

– Аксёнова, а ты помнишь, что сделали с любопытной Варварой?

– Угрожаете?

– Тебе? А есть смысл? Ты же у нас ничего не боишься.

– Только неизвестности. Виктор Палыч, всё издательство уже которую неделю на ушах. Думаете, мы ничего не знаем? – Жалобно свожу вместе брови. – Скажите уже правду.

– Правду хотите, значит? – Босс медленно снимает очки, вытаскивает из футляра платочек и принимается методично натирать стёкла. – А правда в том, Аксёнова, что нас покупают.

Мы с Машкой переглядываемся в растерянности.

– Кто?! – Хором.

– Скоро сами всё узнаете. Поднимайтесь в конференц-зал. Я сообщу всем нашим.

Босс возвращает очки на нос и со звонким щелчком захлопывает футляр, ставя точку в этом разговоре.

На негнущихся ногах выходим с Машей из кабинета.

– Кто мог нас купить? – Заторможенно моргает Машка. – Кому мы вообще нужны?