Уходит, оставляя меня в непонятном смятении.

Юля.

Понедельник – день тяжёлый, особенно если в расписании стоит урок у восьмого «Б». Эти детишки способны вынуть душу, выпить всю кровь до последней капли и довести до нервного срыва кого угодно за экстремально короткий срок.

Дар, не иначе.

Открываю дверь в кабинет и вхожу.

– Bonjour, madame, – встречает меня нестройный хор голосов.

– Bonjour, les enfants, – обвожу взглядом учеников.

Они поспешно прячут телефоны и шелестят страницами учебника, делая вид, что готовятся к уроку. Матвей сидит за своей партой, оперевшись лбом в сложенные на столе руки.

Прижимая журнал к груди, оглядываю украдкой кабинет.

Кажется, всё чисто.

На доске нет дурацких надписей, на столе – неприятных «сюрпризов».

Откладываю журнал, записываю мелом тему.

Оборачиваюсь.

Матвей сидит, уткнувшись взглядом в стену. Он ни разу не посмотрел в мою сторону с того момента, как я вошла. Либо притворяется прилежным учеником, либо вынашивает очередной план по свержению моей власти в классе.

И я склоняюсь ко второму варианту.

Ладно, посмотрим, насколько хватит тебя в амплуа пай-мальчика.

На какое-то время забываю про Матвея, сосредотачиваясь на занятии.

Урок идёт спокойно. Подозрительно спокойно. Даже слишком.

Ловлю себя на том, что периодически бросаю обеспокоенный взгляд на Матвея, пытаясь понять, не зреет ли в его голове какой-то новый замысел.

Но он просто сидит и молчит.

И выглядит таким подавленным, что моё сердце невольно сжимается.

Дети – это ведь отражение того, что их окружает. Сам по себе ребёнок не рождается плохим, злым или жестоким, но вот обстоятельства и среда вносят значительную лепту в характер каждого человека, особенно маленького и не умеющего еще фильтровать входящую информацию.

– Матвей, повтори, пожалуйста, последнее предложение.

Он поднимает голову, смотрит на меня с лёгкой усталостью в глазах, но повторяет. Без грубости и даже без излюбленной дерзкой ухмылки.

Не трогаю его больше до конца урока.

После звонка дети собирают вещи.

Я тоже откладываю в сторону стопку тетрадей, которую утащу сегодня домой. Складываю в сумку телефон и блокнот.

– Юля Викторовна, – Матвей подходит вплотную к столу, опускает глаза.

– Да?

– Я должен… Мне нужно вам сказать, что… – Он морщится и облизывает губы, словно проглотил только что горькую пилюлю. – В общем, я…

– У тебя что-то случилось?

– Я виноват. Извините, – шепчет на выдохе. Признание явно даётся ему с огромным трудом.

Удивлённо хлопаю ресницами.

Что ж, это правда неожиданно.

– Тебя кто-то заставил это сказать?

Матвей пожимает плечами.

– Нет.

– Правда?

– Нет.

Конечно.

Ян.

Кто же ещё?

– Матвей, вся ценность извинений сосредоточена как раз в их искренности. Но мне всё равно приятно, что ты решился и подошёл.

– Дядя сказал, так будет правильно.

– А ты сам не понимаешь, как правильно?

– Я не знаю, – буркает Матвей, поджимая сурово губы. И очень в этот момент напоминает мне Петрова старшего.

Со вздохом убираю с колен сумку.

– Матвей, где твой папа?

– Он много работает. Редко бывает дома. А когда бывает, ему всё равно не до меня.

– Почему?

– Он ищет маму.

Молчу. Жду продолжения.

И Матвей тоже молчит, смело глядя мне прямо в глаза.

– Что, про маму не спросите?

– Про маму ты мне уже как-то рассказывал.

Матвей усмехается, но в этой усмешке нет веселья, и снова его лицо кажется мне не по-детски озадаченным.

– Я не собираюсь набиваться к тебе в друзья и не ищу твоей симпатии. Я лишь хочу, чтобы каждый из нас мог спокойно делать то, что должен. Я – учить, ты – учиться. И мне кажется, что мы с тобой можем найти компромисс и прийти к взаимопониманию. От себя могу пообещать, что приложу все усилия. Ты мне веришь?