Этот факт я обнаруживаю, когда заматываю локтевой сгиб Городецкого бинтом, и прижимаю его руку к голому торсу, веля так подержать минут десять. Кожа у него гладкая и горячая, а темноволосая дорожка на животе убегает прямиком под хлопковые серые штаны… Ой, по фигу, ладно.

– Не хочешь надеть футболку? – интересуюсь я, снимая перчатки.

– Зачем? Если так я могу смущать тебя.

Пожимаю плечами, убираясь.

– Ты меня не смущаешь.

– Волную?

Громко фыркаю.

– Вот еще.

– Дезориентирую?

– Ха.

– Шокирую?

– Нет.

– Заставляю твои трусики становиться влажными?

– Не забывай, что клизма может сделать влажными твои трусики, – напоминаю сладко.

А что? Пока это мой единственный рычаг давления на этого зарвавшегося хама. Будет и дальше пошлить – без шуток пропишу очистительные процедуры.

– Жестокая женщина. Я тебя боюсь, – обворожительно улыбается Городецкий.

Немного опустив подбородок, смотрит на меня исподлобья своими ультрамариновым глазами, и заставляет в моем животе что-то сладко сжиматься.

Когда-то я за эти глаза готова была свернуть горы и осушить океаны. А сейчас… Без понятия, что я чувствую. От раздражения из-за того, что Даниил имеет надо мной какую-то власть, врученную ему руководством клиники, и теперь я должна его обхаживать и лечить. До… Легкого любопытства. Мы не виделись слишком долго, и мне слегка интересно осталось ли в этом самоуверенном и чужом мужчине что-то от того парня, в которого я влюбилась в семнадцать лет, а затем и вышла замуж в восемнадцать.

– Что тебе от меня надо, Городецкий? – сложив руки на груди в защитном жесте, решаю задать мучивший меня вопрос в лоб. – Ты можешь позволить себе любого врача в любой клинике в стране, думаю и за ее пределами тоже. Так почему мы оба здесь? Я, например, собиралась держаться от тебя подальше.

Теперь Даниил беспечно пожимает плечами, чуть поморщившись – у него все же трещины в ребрах и перевязанная рука, которые магическим образом за ночь не лечатся, даже если у тебя миллионы в банке.

– Думал, будет весело. Помоги, пожалуйста, – кивком головы просит поднять подушки повыше, чтобы он мог сесть.

Закатив глаза, выполняю обязанности сиделки.

От близости к Городецкому меня обволакивает его терпким запахом, который еще не успел вытеснить спиртовой больничный. Мой бывший пахнет дорогим табаком и утренней свежестью моря. Аромат лишь частично знакомый, потому что к нему примешивается запах самого Данила. Все остальное – явный налет большого богатства.

– Я пошла, у меня есть и другие пациенты. Если тебе что-то нужно, то вызывать сразу меня не обязательно. Можешь обратиться к Вале или Оле. Они с радостью составят тебе компанию.Городецкий забирается на кровать, и я накрываю его пледом, который он подтягивает выше, скрывая от меня тату, которую я так и не успела разглядеть. Потому что пялиться на бывших полуголых – дурной тон и опасно для морального здоровья!

– Я не знал, что ты стала хирургом. Но я рад, помню что ты всегда хотела научится спасать жизни. Впечатлен, Кать, – внезапно говорит Даниил совершенно серьезно, чем на мгновение ставит меня в тупик.

– Оставь свои восхищения при себе. Потому что сейчас вместо того, чтобы спасать жизни, я торчу здесь, подтирая зад твоему самолюбию!

– Моя задница слишком сильно тебя волнует. Поставите туда укольчик, доктор? – усмехается нахально.

– Если только снотворный! Чтобы ты, наконец, помолчал.

Развернувшись, беру с подоконника свой планшет, ампулы с кровью Городецкого им наконец, выхожу из его палаты. И только оставшись одна в ординаторской расслабленно выдыхаю. Оказывается все это время я была жутко напряжена.