– Не думай об этом, – Яра касается моей руки. – Поверь мне, ты не в силах что-либо изменить. Твоя мама ввязалась в непростую и очень грязную игру. Единственное, что ты можешь сделать, – это позаботиться о себе и Коле. Мне жаль, что ты сразу не позвонила.

– Я боялась за него. Боялась, что она причинит ему вред.

Саяра кивает.

– Не говори Серёже! Пожалуйста, я тебя очень прошу.

Схватив её за запястье, заглядываю Яре в глаза. Мне нужно знать, что она исполнит просьбу.

– Маш, не обязательно делать мне больно, – шутливо произносит в ответ. – Достаточно просто сказать. Говорить или нет, решаю не я, а ты. Если не хочешь, я не скажу. Во всём, что не касается вашей безопасности, можете сами принимать решения.

– Он меня не простит, – пытаюсь унять дрожь в своём голосе.

Яра вздыхает.

Она со мной согласна, это понятно и без слов.

– Маш, тебе ведь не нравилось, что мама за тебя приняла решение?! Принуждение не нравилось. Серёже тоже не понравится, что за него всё решили. Ты не дала ему шанса. Более того, у мужчин всё проще устроено. Им жизненно важно чувствовать себя сильным. Взять ответственность на себя – не проблема. Но жить с осознанием, что ты не смог защитить свою семью, – трудно. Какова бы ни была предыстория.

Мне хочется протянуть руку и вырвать у Саяры таблетки. Без них мне сложно справиться с эмоциями. Я хочу их отключить. Захлёбываюсь в печали. Она уже стала частью меня.

Она улавливает мой взгляд. Наклоняет голову набок и смотрит на меня мягко.

– Я записала тебя к своему психиатру. Он прекрасный специалист. Я не хочу, чтобы ты комплексовала из-за этого. Он проверит нейрохимию головного мозга, если нужно будет медикаментозное лечение – выпишет препараты. А вот это вот, – она приподнимает флаконы, – путь в пустоту. Ты ими выжала из организма всю радость. Дрянь подобного рода не содержит в себе положительного заряда, она забирает последнее у тебя самой.

Мария

Если вам грустно, хочется побыть в одиночестве какое-то время, взять чашечку горячего шоколада и посмотреть в окно, пуская слезу, то это ещё не депрессия. Меланхолия, осенний сплин, внезапно нахлынувший приступ уныния – называйте это как хотите.

Самое страшное в настоящей клинической депрессии – это стыд. Ты пытаешься справиться сам, но не можешь. Идти к квалифицированным врачам тебе не хочется, ведь все узнают, какой ты псих.

Замкнутый круг. Сам справиться не можешь и помощи попросить не решаешься.

Всё доходит до того, что для тебя мысли о собственном существовании становятся невыносимыми. Нет, не обязательно тебе должно захотеться наложить на себя руки, но жизнь становится невероятно тягостным испытанием. Она не приносит удовольствия. В какой-то момент ты осознаешь, что сам его не желаешь.

Оно тебе просто не нужно.

Какое удовольствие, если ты с постели не можешь встать? Не хочешь есть, двигаться, думать. Вместо прогулки береёшь в руки телефон. Бездумно листаешь ленту. Читаешь что-то, что не вызывает у тебя никаких эмоций. Ни хороших, ни плохих.

Ты по факту пустой и тебя это никак не заботит. Будущее кажется настолько мрачным, что вера в успех бесследно рассеивается. Остаются только боль от собственной никчемности и пустота.

Всё, чем бы ты ни занимался, тебе противно и неприятно, как и ты сам.

За последнее время я всего несколько раз гуляла с Колей за пределами участка мамы. Сил ехать куда-то не было. Да и не хотелось мне появляться на людях. Мы вместе с сыном лепили куличики в песочнице. Плавали в бассейне. Рисовали на уличных мольбертах. Он гонял мяч по газону. Но каждая из этих прогулок была недолгой. Совсем недолгой. От силы меня хватало на полчаса. А потом мы возвращались в нашу комнату и я, преисполненная тоской, слушала, как он весело провёл время с папой на последней прогулке. Много бегал и смеялся. Ел мороженое. Катался на машинках. Летал по парку, когда Серёжа, бегая, держал его на высокоподнятых руках.