А его глубокий низкий голос действует, как ледяная вода, которую плеснули прямо в лицо. Вздрагиваю. Тимур поворачивается и аккуратно ставит на стол фарфоровую пиалу.

— Это бульон из куриной грудки. Для вас.

— Вы думаете, вчера я настолько напилась, что сегодня страдаю от похмелья? — задыхаюсь от злой обиды.

— Вариант с беспокойством о вашем самочувствии вы не рассматриваете? — уязвлённо, с лёгкой прохладцей спрашивает Тимур. Двумя пальцами придвигает пиалу, смотрит своим тёмным, непроницаемым взглядом, и я вдруг чувствую стыд. Набросилась с утра, а он встал пораньше, чтобы приготовить бульон.

— Вы слишком много беспокоитесь обо мне, — бормочу, садясь за стол. — И вчера…

— Вчера я был не прав, приношу свои искренние извинения, — голос Тимура теплеет. Осмеливаюсь поднять на него глаза — на губах играет тень лёгкой улыбки. Вообще, как успела заметить, он гораздо больше склонен улыбаться, нежели Марк. Хотя пережил гораздо больше.

— Я могу за себя постоять, не стоит бояться, что кто-то пристанет по дороге. — Придвигаю миску и невольно слишком шумно вдыхаю аромат бульона. — Очень приятно пахнет, — замечаю, смутившись.

— Рад это слышать. И… — Тимур делает небольшую паузу, — дело не в том, что я думаю, будто вы можете вести себя недостойно в отсутствие Марка или попасть в неприятности.

— Тогда в чём?

Тимур отвечает не сразу. Смотрит, смотрит, словно подбирает слова или, наоборот, решает, что стоит сказать, а о чём следует умолчать. От этого взгляда неуютно, мороз по коже, а в животе всё сжимается.

— Вы станете членом моей семьи, — наконец тихо и твёрдо говорит Тимур. — Я должен заботиться обо всех, кто ей принадлежит. Даже если это причиняет вам неудобство.

— И как старший вы запретите мне общаться с друзьями без Марка? — ахаю, не веря, что подобные вещи вообще возможны: времена, когда подобные правила активно использовались, давно прошли. Или нет?

— Конечно же, нет, — он мягко усмехается. — Я лишь хочу, чтобы вы научились принимать заботу, которую к вам проявляют, и не видеть в ней угрозу своей свободе.

— Я… я постараюсь, — бормочу и втыкаюсь в пиалу. Странный разговор.

Не хочу показывать, как на самом деле согрели его слова. Тот факт, что он безоговорочно считает меня членом семьи, наполняет лёгкостью и заставляет сердце трепетать от счастья. Значит ли это, что Марк обсуждал с ним наше будущее? Может, говорил о свадьбе? Голова кругом от этих мыслей. Вдруг он вернётся и сделает предложение? Представляю, как покажу Маринке обручальное кольцо и жмурюсь от удовольствия.

Едва слышный стук вилки и ножа возвращает в реальность — Тимур всё ещё здесь, сидит напротив и неторопливо завтракает. Тёмные пряди обрамляют лицо, заканчиваясь чуть ниже висков. Пошла бы Марку такая причёска? Определённо нет. А вот ресницы у них одинаково густые и длинные. И цвет глаз тоже… Ёжусь, прервав поток мыслей, и возвращаюсь к супу.

Следующие несколько дней проходят относительно мирно, точнее, по утрам Тимур практически не попадается на глаза, а я, приходя из университета, устало киваю и почти без сил валюсь в кровать.

Впереди наконец два дня выходных, а там уже скоро Марк вернётся. Иду домой в приподнятом настроении, которому способствуют ещё две причины: удалось уйти на два часа раньше, и в сумке лежит бутылка вишнёвого вина, подаренная благодарным студентом. Впереди вечер за бокалом и интересной книгой и возможность от души выспаться. А перед сном помечтать о том, каким будет возвращение Марка.

Тимур в доме не видно, хотя обувь на месте. Кладу вино в холодильник и думаю, что приготовить на закуску, когда слышу непрерывное щёлканье, доносящееся из сада. Двери на веранду открыты, в сад — тоже, косые лучи заходящего солнца освещают странную картину. Сперва думаю, что это чужой сад. Потом — что это гипноз, и я вижу то, чего нет. И только с очередным щелчком понимаю — деревья и кусты идеально пострижены. Ветки валяются вокруг них, но нет сомнений в том, что скоро Тимур их уберёт. Выхожу в сад и замечаю его: кружит рядом с голубыми гортензиями у беседки, безжалостно состригая лишнее.