– Конечно, – кивнул Берти. – Удобнее всего поднять нижнюю раму на высоту верхней, правильно?

– Сами разберетесь, – уклончиво ответил Карстерс. – Для большей убедительности эксперимента я не должен был позволять вам видеть открытое снизу окно.

Спустя считаные секунды мелькнувший вверху окна платок засвидетельствовал, что Алистер занял свою позицию, и Берти приступил к делу. Оно оказалось несложным. Вскоре Карстерс увидел, как Берти поднимает раму вверх и перебрасывает через подоконник ногу в изящной брючине. В этом положении Берти, правда, застыл – так надолго, что в конце концов любопытство заставило Карстерса пересечь комнату, выходившую на балкон, чтобы заглянуть в ванную. В коридоре он успел увидеть спускающуюся сверху с табуретом в руках Элеонор Бинг. Подойдя к двери ванной комнаты, она уставилась на своего отца. Карстерс отпрянул в тень.

– Вот ты где, отец, – произнесла она, отдавая табурет Бингу-старшему, наблюдавшему за акробатикой Берти в окне. – Поставь его здесь, пожалуйста. Я нашла его утром. – Хотя, – она нахмурила брови, – непонятно, почему горничные ставят два табурета в одну ванную и ни одного в другую. Слуги преподносят один сюрприз за другим… Что такое, мистер Карстерс?

Ее восклицание было вызвано тем, что Карстерс, не извинившийся и не предложивший объяснений, метнулся к ней, схватил злополучный табурет и подверг его тщательному обследованию.

К его разочарованию, на табурете не обнаружилось никаких отметин и следов – ни изобличающих, ни каких-либо еще. Его пробковый верх был девственно чист, ножки сияли незапятнанной белизной. Это был великолепный, завидной сохранности образчик табурета для ванной двадцатого века. Оставалось только похвалить слуг и вместе с ними Элеонор.

Карстерс тяжело вздохнул. Улика, на которую он так надеялся, подвела его. Собственно, как впоследствии заметил Алистер, это даже не было уликой.

Элеонор, уже собиравшаяся выходить, внезапно остановилась, изумленная неожиданным зрелищем: друг ее брата застрял в окне, неизящно болтая ногой и издавая крики. Глядя на Берти из-за отцовского плеча, она явно не одобряла это поведение, хотя воспитание не позволяло ей осудить его вслух. Она лишь негромко кашлянула.

– Боже мой, Берти, – промолвила Элеонор, поджав губы, – если вам хочется поупражняться, то советую избрать менее опасный способ. Почему бы вам не…

– Не могу спуститься! – взвыл Берти дурным голосом, изображая безутешность.

Алистер и Карстерс бросились ему на выручку.

– Почему вы не спрыгнули, молодой осел? – осведомился Карстерс. – Захотелось похныкать?

– Если бы я прыгнул, то пробил бы пол и обрушился кому-нибудь на голову, – объяснил Берти, отряхиваясь. – Если желаете продолжения клоунады, то извольте снабдить меня запасными брюками. Полюбуйтесь на мои колени! Ну и пылища!

Успевший присоединиться к ним Гард отвесил Берти в целях борьбы с пылью увесистый шлепок, вызвав в ответ протестующий вопль и заставив остальных разнимать сцепившихся друзей.

– Итак, – уныло промолвил Карстерс, когда неумолимая Элеонор развела бойцов по углам, после чего удалилась, уведя с собой Берти, – наш небольшой эксперимент завершен.

– Да, – кивнул Алистер, – боюсь, табурет поставил крест на вашей версии, Карстерс. Как видите, влезть сюда через окно без посторонней помощи или не имея опоры для ноги никто не сумел бы, не устраивая страшный шум и даже, как верно заметил Филиппсон, не ломая пол. Дом старый.

– Насчет табурета сомнений больше нет, – согласился Карстерс, – но это еще не доказывает, что Маунтджой умерла естественной смертью.