Позади всех шёл Серый Пёс. Он нёс на руках Летуна. Бусый наезжал лыжей на лыжу, глядя на безвольно мотающиеся лапы любимца. Они стыли на ветру, и больше им не суждено было согреться.

Соболь шагал подле Осоки, не отнимая ладони от её лба.

«Я, должно быть, состарился. Я не могу её удержать…»

По другую сторону носилок незримо шествовала Незваная Гостья. Высокая женщина с длинными седыми распущенными волосами. В белой рубахе и тёмно-красной понёве. И непроглядная тень облаком вилась у её ног. Тянулась к неподвижной Осоке…

Соболь ощущал, как жизнь Осоки уплывала сквозь его пальцы, едва замечая, что её пытаются удержать. Осока уходила, потому что хотела уйти.

«Да кто я такой, чтобы против воли тянуть её в жизнь…»

До деревни Белок осталось совсем немного, когда Соболь отчётливо понял: Осоку им не донести.

«Если я раздумываю, надо ли биться, значит я вправду стал никчёмной развалиной…»

Он нашёл глазами Бусого.

– Поди сюда, малыш.

Бусый поспешно утёрся и подошёл.

– Дедушка Соболь…

Соболь кивнул ему на Осоку.

– Позови её.

«Как?..»

Старый воин смотрел на него сурово и строго.

«Как мне её позвать?..»

Мальчишка беспомощно оглянулся, обежал глазами горестную людскую цепочку, растянувшуюся по склону холма. Гаснущее серое небо. И навсегда мёртвый Летун. И бескрайний лес с его жизнью, простой, мудрой, величественной и жестокой.

«А так, как ты позвал бы своих, чтобы им было невозможно не услышать тебя…»

Бусый зажмурился. Сцепил зубы. Вгляделся внутренним взором, сумел разглядеть там, впереди и далеко наверху, прозрачную тень девушки. Осока торопливо, не оглядываясь, уходила всё дальше от них.

Люди увидели, как Бусый запрокинул голову, стиснул кулаки…

И завыл.

Это был вой зверёныша, плачущего от непереносимой тоски.

Высоко в небо взлетел и поплыл над притихшими ельниками, пустил мурашки по спинам обомлевших охотников призывный, полный неодолимой скорби и безоглядной ярости вой. Вой молодого, входящего в силу волка, будущего вожака. Вот только звучал он из уст маленького Бельчонка.

Услышав вой, Осока досадливо оглянулась. Откуда было взяться волку здесь, на Дороге, которую каждому суждено проходить, когда настанет пора, в одиночку?.. Но вой плыл за ней, именно за ней, и звучали в нём такая тоска, такое отчаяние, рвущая душу жалоба и яростная мольба, что Осока, не выдержав, остановилась, вгляделась в уже пройденную Осыпь. Далеко внизу, где туманом плавала призрачная дымка, оскальзываясь и спотыкаясь, бежал по её следу волчонок. Маленький, светло-серый, с еле заметной золотистой рыжинкой. Бежал вверх, к ней.

Путь для него был непосилен, те камешки, по которым невесомо ступала Осока, для него обращались в неодолимые валуны, но он как-то карабкался с одного на другой, пятная острые края кровью разбитых лап.

И скулил, подвывал, взлаивал, призывая её на помощь.

– Уходи! – нахмурилась Осока. – Уходи, глупый! Сорвёшься!

Волчонок только пуще заплакал и припустил с новой силой. Попытался с ходу вспрыгнуть на очередной валун, но немного не долетел, бессильно царапнул когтями по гладкому камню и заскользил.

Куда-то вниз, к разверзшемуся страшному краю… за край…

– Нет, так дело не пойдёт, – сказала Осока.

И, бранясь на чём Миры стоят, полезла по Осыпи вниз.

Соболь успел подхватить падающего мальчишку, крепко обнять. Из ноздрей Бусого текла кровь.

Веки Осоки дрогнули, голова едва заметно повернулась, на лице обозначилась прозрачная краска. Девушка открыла глаза и с трудом, но всё-таки выпростала руку, дотянулась, погладила Бусого по голове.

– Волчонок… – прошептала она.