– Сколько их было?

– Семь. Пять мальчиков и три девочки. В возрасте примерно от двух до десяти лет.

– Восемь, – поправил я. – Пять плюс три равняется восьми.

– Правильно, – сказала мама. – Семеро погибших. Но один мальчик, в самой внутренней капсуле, был жив.

– И где он сейчас? – спросил я, понимая, что задаю самый дурацкий вопрос из всех возможных. Хотя бы потому, что уже знал на него ответ.

– Он сидит рядом со мной, – сказала мама. – И задает глупые вопросы.

– Я ничего не знала, – сказала тетя Оля с отчаянием в голосе. – Господи, Ленка, я ничего этого не знала!

– Я тоже, – сказал дядя Костя. – А уж когда узнал, то очень многим захотел свернуть шеи…

Теперь и я тоже все это узнал.

На пятнадцатом году внезапно выяснилось, что был такой момент в моей жизни, когда вокруг меня были мертвые дети.

Наверное, я мог быть таким же мертвым, как и они. Но по какой-то, несомненно, существенной причине, оказался живым.

Я сидел молча и понемногу осознавал, что мне очень важно знать, почему они все умерли, а я – нет.

– Это было больно? – спросил я.

– Что? – не поняла мама.

– Умирать… от холода и удушья?

– Да, – ответил за маму дядя Костя. – Очень больно и страшно.

На какое-то мгновение я ощутил, как это происходит. Что ты испытываешь, когда падаешь в тесной металлической скорлупке в черную пустоту, вокруг тишина, темнота и ужас, нескончаемый ужас, с каждым ударом сердца становится все холоднее, все труднее дышать, а ты никуда не можешь отсюда сбежать, все, что тебе осталось, это кричать, плакать и колотить руками в стенки, и ты кричишь и бьешься, понимая, что это все равно не поможет, никто тебя не услышит, не придет на помощь, не вытащит из тьмы и холода, не утешит и не согреет, никогда, никогда, никогда…

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но оно не отступало.

«Они все умерли. Четыре мальчика и три девочки. Задохнулись и замерзли. А я – нет».

Но частица меня самого сейчас умирала вдогонку вместе с ними.

– Мои отец и… настоящая мать, – проговорил я, чувствуя, что каждое слово дается мне с нарастающим усилием, – они были на этом корабле?

– Наверняка, – кивнула мама. – Иначе как бы ты там оказался…

– А эти дети, которые погибли… были моими братьями и сестрами?

– Никто этого не знает. Может быть, на борту было несколько семей, и это были просто твои сверстники.

– И сколько мне было тогда лет? – спросил я и тут же прикинул сам. – Что-то около двух?

– Ты был самый маленький среди них, – сказала мама. – Маленький, белокожий и рыженький. И ты спал с большим пальцем во рту.

– Я мог умереть во сне?

– Тебе ничто не угрожало, – произнесла мама. – Твоя капсула была в полном порядке. И мы были уже рядом.

– А они – они могли спать, когда умирали?

Мама открыла рот, чтобы ответить, и, быть может, солгать, но дядя Костя снова опередил ее.

– Если бы температура и давление в капсулах снижались постепенно, – сказал он, – была бы некоторая надежда на то, что они уснули от кислородного голодания. Но все происходило слишком быстро.

– Но ведь я-то спал!

– Ты спал, потому что был маленький, – с отчаянием сказала мама. – И тебя хорошо покормили перед тем, как случилась беда. Только поэтому.

– Можно мне еще вина? – спросил я почему-то шепотом.

– Можно, – сказал дядя Костя. – Только не надейся, что это поможет. Ты еще не все знаешь.

– Еще не все?! – усмехнулся я. – По-вашему, голова у меня резиновая, чтобы в нее вместилось столько новых впечатлений? Мало того, что тебе сообщают, что ты найденыш…

– Дело в том, сынок, – сказала мама, – что погибший корабль не был земным.