Двое криминалистов переговаривались, сидя возле ванны на корточках; из-за масок голоса звучали приглушенно. Эксперты рассматривали руку женщины.

– Отклонения? – спросил тот, что помоложе.

– Похоже на то, – подтвердил тот, что постарше.

Один из служащих похоронной команды подавил зевок. Он знал, что запахи состоят из физических частиц, и ему абсолютно не хотелось втягивать в себя трупный запах, в буквальном смысле глотать эти частицы. Стоя в дверях, он рассеянно оглядел гостиную.

На столике бутылка красного вина, наполовину пустая, бокал из наплывного стекла и переполненная пепельница, на стене над диваном пара портретов в рамках. Портреты походили на школьные фотографии и представляли двух мальчиков лет одиннадцати-двенадцати.

Вот черт, подумал он. Где теперь эти мальчишки?

Он шагнул к ванной и кашлянул.

– Это… У нее что, дети есть?

– Да… Живут с отцом.

Похоронщик подумал о собственных родителях. Отец вот уже семь лет как сошел в ад под руку с “Джонни Уолкером”. Матери хватило ума, чтобы в одночасье бросить пить, но при этом хватило глупости удариться в религию.

– Она что, упилась до смерти? – спросил он.

– Пока не знаем.

– Когда патологоанатом будет? – Похоронщик вздохнул.

– К сожалению, он пока не может приехать. В морге проблемы с морозильником. Мне жаль, что вам приходится ждать, но дело пойдет быстрее, если мы не будем отвлекаться.

Похоронщик с напарником уселись за кухонный стол. Вот бы оказаться в каком-нибудь другом месте. На севере Норвегии, например. С надежной удочкой. Чтобы соленый ветер в лицо, а на крючке чтобы болталась чудовищных размеров рыбина.

Ну и работа у него. И не полиция, и не похоронное бюро.

Трупный запах въедался в кожу, приходил вместе с ним домой, не давал уснуть по ночам. Иногда ему снились даже звуки. Один, самый жуткий, до сих пор преследовал его во сне. Они тогда приехали по вызову в дачный домик, забрать останки старушки, которая пролежала так долго, что уже и запаха не осталось. Когда они попытались поднять труп, голова и позвоночник с сухим перестуком отделились, а все остальное осталось лежать на полу.

Человек из похоронной команды выглянул в кухонное окно. За стеклом в сальных отпечатках и пятнах присохшей пыльцы играли в ленивом желтом свете предвечернего солнца дети.

– Жалко полицейских, которые зарегистрировали сообщение о смерти, – заметил он, думая о малышах, потерявших родителей.

В нескольких километрах южнее Бергсхамры, рядом с моргом Новой Каролинской больницы, судмедэксперт отправила во временный морозильник еще одно поврежденное плесенью тело.

Из восьмидесяти девяти трупов, перемещенных из постоянных морозильных камер в обшитое жестью строение на задах морга, пятна плесени обнаружились почти на двадцати. Мощности морозильников и вентиляции не хватало, и, насколько понимала судмедэксперт, они были обязаны этим плохому электроснабжению. Новая Каролинская больница, как заявил парень из обслуживающей компании, предпочла потратить миллион на замену сломанной двери, решив сэкономить на электросети, вина же за эту странную ошибку в расстановке приоритетов лежит на тех, кто приятельствует с теми, кто ведает частными контрактами, заключенными при возведении самой дорогой в истории больницы.

Судмедэксперт закрыла дверь обшитого жестью строения, вышла во внутренний двор и стянула с лица маску. Лицо блестело от пота, как лакированное, и женщина промокнула лоб и щеки носовым платком, после чего достала телефон и позвонила криминалистам, работавшим в Бергсхамре.

– Все, пускай труповозка везет ее сюда, – сказала она. – Кстати, как там с доставкой льда?