- Когда мы его грузили, все так и было, - Аня сложила руки на груди, не желая отвечать за чужие косяки.

- Совсем эти Озерные опустились, - покачал головой старейшина, передавая деревце помощнику и переводя стрелку своего гнева на другой объект. – Забыли, как родной лес растить. Хорошо хоть, не забывают долгов: раз в году по-прежнему возвращают по одному ростку. Вы вот, Агнесса Марьямовна, наверняка не знаете эту историю, как мы уходили из разрушающегося мира?

Аня не знала, но спрашивать не стала: подобную историю гораздо приятнее было бы послушать от того же Игоря, нежели от высокомерного аборигена в люрексе. Впрочем, старейшине, похоже, очень хотелось поделиться воспоминаниями, так что пришлось все-таки его выслушать.

- Клан Полной луны отдал жизни сотен своих лучших мужчин, чтобы спасти хоть часть нашего наследия: летописи, пророчества и – самое главное – семена священных деревьев, - принялся с жаром рассказывать он. - А Озерные жители просто бежали в ужасе, ни о чем не думая. Только представьте: они провели через разломы больше двух тысяч человек, но не прихватили с собой ни одного семечка! Старейшина Мороз в тот день совершенно потерял голову от страха и обрек свой клан на медленное угасание и вырождение: физическое и моральное. Подумать только: их потомки живут среди людей и даже заключают с ними браки. Они режут себе уши и вместо истории своей родины изучают какие-то глупости в местных школах.

Начало монолога явно предназначалось девушке, но зато финал его был обращен к соплеменникам и встретил бурную реакцию: из толпы послышались осуждающие выкрики, люди закивали и принялись обсуждать «падение» соплеменников друг с другом.

Аня же благоразумно промолчала, понимая, что ее точку зрения тут вряд ли кто-то поддержит: будь она вправе решать, тоже бы первым делом спасала людей, а не вещи – и чем больше, тем лучше.

- Мы тогда отдали Озерному клану больше пятидесяти семян, - снова обратился Эрдал к девушке. – Но им даже расплатиться было нечем. Пришлось взять со старейшины Мороза обещание, что они будут отдавать по одному ростку в год, когда деревья начнут плодоносить. В этом году они, кстати, что-то припозднились: лето на дворе, а они только-только прислали росток. Да и какой росток: двухлетний саженец! Видно, окончательно разучились ухаживать за родным лесом, так что в этом году ни одно семечко не проросло. Позор.

- Позор! – многоголосо согласилась толпа.

- Но нам же лучше, - вдруг улыбнулся Эрдал, разворачиваясь к соплеменникам. – На один год меньше труда. Мы-то умеем заботиться о священных деревьях, верно я говорю?

- Верно! – тут же поддержал его народ.

- Так восстановим же реликвии прошлого! – как на митинге, громко потребовал старейшина. – Да прорастет священный лес на этих бесплодных землях. Да восстанет из праха величие наших предков. Давайте же посадим в землю эту крошечную надежду на счастье наших детей. Вперед, на новую плантацию!

- Вперед! - еще более слаженно откликнулась толпа и двинулась в глубину серебряного леса, ведомая старейшиной. Саженец мягко покачивался на их вытянутых вверх руках, как музыкант, прыгнувший в объятия разгоряченных фанатов посреди концерта. Про «курьеров» все как будто забыли, и опустевшая двуколка осталась одиноко стоять подле стены молоденьких серебристых дубов.

С одного из них сорвался плод, больно щелкнул нерасторопного фельдъегеря по плечу и отлетел прямо в руки Игорю. Тот мельком оглядел находку, действительно чем-то напоминающую желудь, хмыкнул и сунул ее в карман джинсов. Проследив взглядом за этим неблаговидным поступком, девушка вдруг спохватилась, что и сама все сделала не по правилам: