Я смотрела ей вслед. Глубоко внутри зрело чувство обиды на этого грубияна. Вот что ему стоило сказать мне что-нибудь на прощание?

В доме по-прежнему было пусто. У прислуги – выходные, отец – в больнице, дед – в Швейцарии. Одна я неприкаянной тенью брожу по этажам.

Первым делом я позвонила в клинику, чтобы узнать, как себя чувствует мой папа. Состояние было стабильным, он проснулся и мог меня принять. Я сообщила, что скоро приеду, и отправилась переодеваться.

Звонок от дедушки застал меня врасплох. Этот старый жук был хитёр, напорист и за километр чувствовал ложь. Но и ему самому нельзя было волноваться, пока он проходил реабилитацию после инсульта. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы дед ни о чём не догадался. Радовалась его звонку в меру, без излишнего усердия, на вопросы отвечала достаточно подробно, виртуозно избегая опасных мест.

Фух, кажется, мне удалось убедить дедушку, что у нас тут всё в порядке. Ещё не хватало ему повторного инсульта. Не хотелось этого признавать, но дедушка сильно сдал за последние несколько лет.

После разговора с дедом, больше похожего на допрос с пристрастием, я чувствовала настоятельную потребность в кофеине. Казалось, из меня вытянули душу, рассмотрели её под микроскопом и вставили обратно. Да, мой дедушка тот ещё фрукт. Мне с детства пришлось научиться с «покер фейсом» лавировать меж его запретов, чтобы выторговывать себе небольшие островки свободы. К слову сказать, мой папа поступал точно так же.

Такси подъехало, когда я заканчивала одеваться. Накинула длинное чёрное пальто, натянула сапоги на высоких каблуках. Глянула в зеркало – ну вот, совсем другой человек. Эта женщина, что смотрела на меня с той стороны, была молодой, привлекательной, она ехала навестить своего отца в больнице и сказать ему, что у неё всё хорошо.

В кресле, стоящем у постели отца, сидел… Борисов. На нём был белый халат для посетителей.

Они с отцом одновременно обернулись, когда открылась дверь, и взглянули на меня с одинаковым выражением на лице – словно я им помешала.

Внутри меня начала пониматься волна негодования и даже гнева. Как он смеет приходить сюда и тревожить моего отца?

Я открыла было рот, чтобы вызвать Борисова в коридор и высказать ему всё, что думала о подобной выходке, но меня перебил папа.

- Алиса, подожди, пожалуйста, пару минут, нам с Вадимом Викторовичем нужно поговорить.

Он кивнул на дверь, показывая, что ждать мне придётся снаружи.

- Хорошо, папа, - ответила я ровным голосом, повторяя про себя, как мантру, что отцу нельзя волноваться.

На сердце было неспокойно. О чём так долго можно разговаривать со своим врагом? В том, что Борисов – враг моей семье, я ни секунды не сомневалась. Что он задумал? Зачем отец согласился на эту встречу? Я ведь сказала ему, что всё улажу.

Я ходила по больничному коридору, каблуками отсчитывая секунды. Наконец открылась дверь отцовской палаты, и оттуда вышел Вадим. Я немедленно бросилась к нему, намереваясь высказать всё, что накипело во мне.

Он тоже двинулся ко мне, перехватил мне руки и закрыл рот поцелуем. Я оставалась равнодушной лишь несколько мгновений, а затем начала отвечать ему.

Казалось, Борисов ждал именно этого, потому что почти сразу же отстранился.

- Отлично выглядишь, Лисичка, - прошептал он мне на ухо и, улыбаясь, двинулся к выходу.

Я растерянно смотрела ему вслед. Почему он назвал меня Лисичкой? Зачем отец рассказал Вадиму о моём детском прозвище? Это ведь только для членов семьи. Или это не отец? Я вспомнила, что Борисов уже как-то называл меня так…