Мой голос подводит и кажется совершенно чужим.

– Поможешь раненым воинам. Держишься рядом со мной и ни на шаг не отходишь, – высекает грубым голосом, словно вколачивает истину нерадивому ребенку. А потом прищур глаз и контрольное: – Ослушаешься – пожалеешь.

Как можно ослушаться, когда угроза сквозит в каждом его слове. Мир, не прилагая особых усилий, загоняет в рамки и порабощает мою волю. Киваю в ответ, и он отпускает. Сразу отпрыгиваю от него на метр. Это ничтожно мало, но так мне спокойнее. Слежу за его реакцией и уповаю, чтобы не приближался, чтобы оставил в покое.

Хотя о чем это я?

Он распорядился и ждет выполнения приказания. Даже мысли не допускает, что могу ослушаться. А минар прав. Возле него, как бы это ни было парадоксально, безопаснее всего. Пока он будет занят ухартами, смогу спокойно помогать людям, а потом попробую ускользнуть незаметно.

Воины, как пришли, так и уйду. А я останусь в поселении. Главное – правильно все рассчитать и успеть уйти, пока он не заметит.

3. Глава 3. Айла

Глава 3

Поднимаю свой кинжал и следую за мужчиной в самое пекло. Туда, где, жертвуя своей жизнью, дерутся мужчины, чтобы спасти беззащитных и невинных. После того как мужчина отпустил из тисков своего внимания и разорвал наш зрительный контакт, на меня обрушивается суровая действительность.

Крики, бойня, мольбы о помощи.

Он своей могучей спиной закрывал меня от ужаса, что творится вокруг. Без его, пусть и пугающей, ауры и кокона тьмы становится зябко в летний день. Страх противными щупальцами оплетает все естество, напоминая, что уязвима, что могу погибнуть в любой момент.

Тот, кого я боюсь больше всего сейчас, как нерушимая стена, отгораживающая от ухартов, пропадает, растворяется в ночи, чтобы смогла в полной мере осознать разницу.

Каково быть лишенной защиты, предоставленной самой себе. Такое забытое чувство ворочается в груди. Далекое и родное. Когда могла спрятаться за спиной отца и не знать всех ужасов. Так и мужчина закрыл собой. А сейчас чувствую себя настолько потерянной и ранимой, будто часть меня безвозвратно ушла. Именно та, в которой сейчас нуждаюсь.

Сжимаю руку в кулак и больше не отвлекаюсь на сантименты. После вспомню о родителях, окунусь в счастливое детство. Оно безвозвратно утеряно. И все, что мне остается, – это выстоять и не сломаться под тяжестью происходящего, ориентируясь на широкую спину мужчины.

Пока он работает мечом, подбегаю к раненым и начинаю исцелять. И сразу замечаю разницу. Если жители деревни принимаю помощь с распростертыми объятиями, то незнакомые воины настороженно.

Некоторым приходится приставить клинок к горлу, чтобы не защищались, принимая меня за своего врага. И только тогда, когда чувствуют прилив сил и как раны стягиваются, пусть и не полностью, но до терпимого минимума, расслабляются.

В таких условиях целитель может пострадать не только от клыков ухартов, но и от пациентов, которые привыкли не доверять чужакам. Я их не виню и принимаю все как данность.

Между мной и устрашающим воином образовывается невидимая нить. Она натягивается и истончается, стоит нам только далеко отойти друг от друга. И крепнет, как только оказываемся в непосредственной близости.

Разбираться или анализировать, что между нами происходит и откуда взялось это ощущение, сейчас времени нет. Ориентируюсь на внутреннее чутье и нахожусь в непосредственной близости от воина. Не боясь, что получу удар в спину.

Он тоже чутко улавливает моменты, когда я отдаляюсь. Замечала не единожды, как минар оборачивается и ищет меня взглядом, а потом рычит, если отдалилась.