Божественная в своей красоте. Ядовита и порочна в своей невинности.

Она, словно сильнодействующее зелье, проникает под кожу, поражает слизистую, с легкостью проскальзывает в самые отдаленные уголки моего организма, растекается по венам вместо крови и отравляет.

Идеальна и недосягаема.

Сдерживаться становится все сложнее, меня пьянит ее аромат, а близость сводит с ума. Но маленькая воинственная целительница затеяла игру. Так пусть отыгрывает по полной. Хочу насладиться всем, что она может мне предоставить. И чем больше мира распыляется, тем сильнее влечет к себе, привязывает прочными узами.

Тянет и зовет за собой.

Самое большое испытание для моей выдержки происходит в тот момент, когда мне открывается завораживающий вид. Айла настолько вошла в роль, что даже не обращает внимания, что рубашка на ней достаточно велика, а я с такого положения могу беспрепятственно рассматривать ее грудь, которая резко вздымается и опадает.

Сосредотачиваюсь на зрении и все остальные органы чувств на время отключаются.

Возвращает меня к действительности не крик Айлы, который звучит отдаленно на периферии сознания, а опять-таки бунтующее обоняние, неосознанно принюхиваюсь, чтобы словить большую дозу кайфа, а вместо этого чую посторонний запах. Это заталкивает меня в состояние маньяка, которые идет по следу и находится на расстоянии в один шаг от своей жертвы.

Чужая мужская рубашка.

Если ее игра меня позабавила, то теперь шутки кончались. Вернулся я настоящий.

– Отвечай! – гаркаю что есть мочи.

Женщины всегда чутко ощущают грань дозволенного. Они могут кричать, крушить все вокруг, пока мужчина позволяет. Но когда мы выходим из себя, становятся хоть и не кроткими, но прячут свою гордость подальше и слушаются.

Вот и Айла улавливает изменения во мне, больше нет легкости и игривости, есть только жесткость и бескомпромиссность. Ей не нужно что-либо доказывать или демонстрировать, в деле она меня уж видела и, думаю, не захочет разгневать до такой степени, чтобы весь негатив обратился в ее сторону. Не выдержит она такого натиска, сломается только приобретенный щит.

Уж не знаю, откуда она черпает силы. Они не сравняться с той беспощадной тьмой, что сейчас кружит внутри, раздирает грудь, просясь наружу.

Стискиваю челюсти и хватаю за плечи девушку, приближаю максимально близко к своему лицу. Айла дергается, но не настолько, чтобы выпустить ее из капкана своих объятий.

Только теперь в ее взгляде проскальзывает понимание: шутки закончились. Как бы она ни храбрилась, может своевольничать, пока я позволю. И ни минутой больше.

– Рагнар, это… – тихо начинает и замолкает.

Она отводит взгляд и больше не смотрит мне в глаза. А я как будто источника лишился, потерял связующую нить. Так не пойдет.

Удерживаю ее одной рукой, а второй хватаю за подбородок, чтобы в глаза смотрела. Там плещется горечь и что-то еще, понять не могу.

И наконец-то до моего разбушевавшегося воображения доходит. Все, что рассказал Сакар, воскресает в памяти. Больше нет нужды в ответе. Сам все понял, но терпеть не намерен.

– Снимай живо! И чтобы больше тебя не видел в мужских вещах! – выговариваю агрессивно, при этом смотря в эти бездонные океаны.

Айла кивает в знак согласия, а потом во взгляде просыпается протест.

Это еще что такое?

Я что, настолько беспомощно выгляжу, что она вздумала перечить?

– Я не могу пока переодеться, вещи в сумке. Но мне нужна хоть какая-то ширма, пока ты не можешь встать.

Вот как у нее получается говорить таким покорным тоном, но при этом отстаивать свои права и очерчивать границы?