Мрачно усмехаюсь над собой. Опять решил погеройствовать?

Надо же было так надраться. Ни хрена не помню.

— Я разве сказала что-то смешное? — женщина хмурит брови, явно находясь в замешательстве от моего поведения.

— Нет, — опускаю голову и качаю ей, ворча себе под нос, — совершенно ничего, — а потом чуть громче добавляю: — Моя одежда цела?

Облизнув губы, начинаю оглядываться вокруг и тут же морщусь от внезапно сдавившей виски пульсации.

— Нет, но девушка... Та, которую вы спасли, — она будто нарочно выделяет данный факт, — купила все, что вам необходимо…

— Можете передать ей спасибо, — нетерпеливо обрываю собеседницу, не дослушав очередной бесмыссленный поток слов.

— Но…

— Мисс, не выносите мне мозг, — стискиваю зубы, чувствуя нарастающее раздражение, — лучше выдайте одежду и принесите подписать какие-нибудь сраные бумажки, чтобы я мог уже свалить отсюда. И тогда, возможно, я спасу еще парочку жизней.

Мы сталкиваемся взглядами, прежде чем на меня обрушаются ее возмущения.

— Мужчины, упрямые бараны! — восклицает она, сдаваясь, но я рад, что эта женщина понимает серьезность моих намерений, еще бы рот свой прикрыла, цены бы ей не было. — Если бы вы хоть иногда слушали женщин, жили бы дольше.

— Все именно так, — вновь прерываю ее остроумные наставления, но тут же смягчаю тон. — А теперь, мисс, могу ли я получить одежду и свои личные вещи?

Медсестра раздраженно вздыхает и, бурча себе под нос, уходит из палаты.

— И бутылку воды, — выкрикиваю ей в догонку пересохшими губами.

А спустя нескольких долгих часов, получив вольную и спасительные запасы морфина, я покидаю пределы больницы.

Свежий вечерний воздух болезненно проникает в легкие, но я запрокидываю голову и наслаждаюсь этим минутным спокойствием. Полтора суток в больнице, а я уже забыл, как дышать.

Нахожу в кармане мятую пачку сигарет и прикуриваю одну, с облегчением выпуская в воздух клуб дыма.

Девушка… Кто же она? Я все это время пытался вспомнить хотя бы, как она выглядит, но все тщетно. Ноль. Ни голоса, ни имени. А главное, и причины нашего «знакомства» мне не удалось восстановить в своей памяти.

Сглатываю горечь никотина во рту и тяну пальцами волосы на макушке. Я слишком много пью.

Из омута надоедливых мыслей меня вырывает тяжелая ладонь, опустившаяся на мое плечо.

— Теперь я серьезно задумываюсь над тем, чтобы поместить тебя в изолятор.

Поворачиваюсь в сторону знакомого голоса и сбрасываю с себя мужскую руку.

— Катись к черту, Философ, — ворчу себе под нос.

— Поступил серьезный заказ, — пропускает он мимо ушей мои слова и направляется в сторону парковки.

— И в чем проблема? — лениво двигаюсь за ним, превозмогая боль в боку.

— Ни в чем, — не оборачиваясь, он бросает через плечо. — Если не считать, что тебя хотят нанять в качестве убийцы.

Прыскаю со смеху. Насколько мне это позволяет ранение.

— И ты наивно полагаешь, что меня это вдохновит? — затягиваюсь, прежде чем выкинуть окурок в сторону. — Фил, я завязал, — цежу, одновременно выпуская из легких струю дыма, — и тебе об этом известно.

— Ну да, три трупа из-за сладкой киски, — саркастично поддевает он. — Одному даже шею свернул. Как в старые добрые, голыми руками. Лучше б ты так с алкоголем завязал, казанова хренов, — Философ открывает внедорожник и садится за руль, а в моей голове смутно всплывают обрывочные картины той ночи.

— Ну, радует, что я не теряю форму, — подвожу итог вслух и осторожно забираюсь на переднее сиденье, задерживая от боли дыхание. — Много шума оставил?

Фил одаривает меня своим фирменным прищуром, мол «Сомневаешься во мне, мудила ты сраный?»