Он отпустил мою руку, а я тут же принялась ее оглаживать, унимая боль. Дошла до стола, прихрамывая на левую ногу, достала блокнот и устало села на стул составлять список самого необходимого. Закончила и протянула ему.

– Первая часть должна быть в скорой.

– Не в этой, – поморщился верзила.

– Тогда он, скорее всего, не дождётся твоего возращения, – пожала плечами равнодушно.

– Тогда и ты мне ни к чему, – сказал сурово, а по спине пошёл холодок, хотя в доме и без того тепло не было. – Если умрет, можешь начинать выбирать сугроб поуютнее.

Он вышел, хлопнув входной дверью, а я подошла к парню и оценила его шансы, а потом пригорюнилась: их и в больнице было не густо. Он лежал в реанимации, в себя не приходил и держался на честном слове, а после такой транспортировки… На протяжении часа я просто стояла над ним, кутаясь в свой полушубок, и смотрела, как жизнь медленно уходит из него, вместе с кровью, сочащейся из-под повязки. Я могла хотя бы зажать его рану, там, где разошлись швы, но это лишь продлило бы его мучения: я слишком хорошо помнила, что там внутри, выковыривая из него пулю, которая попала в ребро, раздробив его на довольно приличное количество осколков, вонзившихся в близлежащие внутренние органы. Я бы скорее удивилась, если бы он выжил. И когда он издал последний вздох, который мне показался вздохом облегчения, я накрыла его больничной простыней, под которой он лежал, и выбежала на улицу, вертя головой, но вокруг лишь лежал снег высокими нетронутыми сугробами, да слегка проглядывалась дорога, по которой уехала скорая. Лысые деревья и кустарники в предрассветных сумерках выглядели устрашающе, скрывая за собой соседние дома, но ни одного огонька я так и не высмотрела, хоть и старательно напрягала зрение. Идти можно было лишь по колее, которую оставила машина, но двигаться было больно, а мучения казались напрасными. Пожалуй, ему так будет даже проще: завершит начатое ночью, просто переехав меня. А умирать под колёсами автомобиля ещё больнее, чем просто замерзнуть в сугробе, это я знала совершенно точно. Насмотрелась за годы хирургической практики.

Я вернулась внутрь и поплотнее закрыла дверь, хотя это было бесполезно. Старый промёрзший дом мог похвастать только отсутствием сугробов, температура внутри не сильно отличалась от той, что была снаружи. Появилось желание стянуть с умершего одеяло и закутаться в него, но я лишь поморщилась: и это бы не помогло, я бы продолжила мерзнуть, но, ко всему прочему, испытывая отвращение к самой себе.

Свет начал моргать, а потом и вовсе отключился, а я подняла взгляд к потолку и обнаружила, что вместо люстры там болтается фонарик, примотанный к проводам куском ткани. Ситуация была безнадёжной, он ведь мог и вовсе не вернуться, но идти сил уже попросту не было. Меня било мелкой дрожью, постепенно усиливающейся, тело перестало вдруг слушаться, я отчаянно пыталась удержаться на ногах, но смогла лишь сделать пару нелепых шагов назад, повалившись на пол. Сосуды сузились, сердцебиение замедлилось, меня трясло в мелких конвульсиях, а перед глазами закружили серебристые всполохи, размывая и без того неясную картинку. Сопротивляться этому состоянию было бессмысленно, в голове появилось тупое безразличие и я отключилась.

Было тепло и уютно, как будто я наконец-то оказалась дома, в своей постели. Приоткрыв глаза, я попыталась сфокусироваться, а после слегка приподняла голову от подушки, чтобы убедиться: дома и есть. В голове мелькнула шальная мысль, что все это мне лишь приснилось, я только заштопала бедного парня и вернулась со смены, от того он был в моих снах, но движения отзывались болью и одета я была до сих в то самое платье, в котором отправилась в ресторан.