Он стоял неподвижно почти до рассвета. Стоял и периодически начинал, но тут же прекращал плакать, лишь только всхлипывая и размазывая по щеке одинокую скорбную слезу. Взгляд его почти не покидал одной точки на месте чугунной печной заслонки, которая всегда со скрипом открывалась, а потом, когда в ее жерло кто-либо из домашних подкидывал дрова, с еще более громким звуком закрывалась, сигнализируя всем, кто его слышал, что скоро будет подан на стол простой, но вкусный крестьянский обед.

Словно сон наяву пролетало перед глазами парня его счастливое и беззаботное детство. Потом юность, где приход из школы домой сразу же переходил в домашнюю работу, состоявшую из ухода за скотиной в хлеву, дел в огороде, в маленьком саду за домом или во дворе, где почти постоянно, и зимой и летом, надо было колоть дрова. А повзрослев, Егор стал членом одной из колхозных бригад, в составе которой с раннего утра и до позднего вечера работал в поле наравне со взрослыми, зарабатывая необходимые в его большой семье трудодни.

Сразу после окончания сельской школы-четырехлетки, что располагалась в единственном в деревне кирпичном здании небольшого размера, простой крестьянский паренек, имея в руках похвальный лист за успехи в науках, был направлен для продолжения обучения в ближайшую школу-семилетку. Располагалась та в селе Троицкое, до которого по дороге от родного дома было почти шесть километров пути, как правило, преодолеваемых местными жителями исключительно пешком, реже на лошадях. Так теперь Егору каждый день приходилось вставать с первыми петухами, чтобы успеть преодолеть в любую погоду довольно серьезный для ребенка путь. А когда занятия заканчивались, деревенский подросток вместе с такими же бедолагами из своего и соседних селений направлялся домой, бредя по пыльной дороге, грязи или снегу, под дождем или ветром.

Так продолжалось до тех пор, пока он не заболел, попав под проливной дождь. Егор промок тогда до нитки, замерз до костей. Когда он пришел домой, мать уложила его на печь, дала выпить горячего молока с медом, укутала в старый, еще дедов, тулуп. А оценивший произошедшее отец уже на следующий день отправился в Троицкое к своему двоюродному брату, чтобы уговорить того принять сына на постой, пока будет продолжаться его учеба в школе. Родственник, отношения с которым сложно было назвать близкими, дал свое согласие, но взамен потребовал оплаты продуктами, всегда требующимися в его многодетной крестьянской семье. И на это тоже пошел отец Егора, решив сделать все возможное, чтобы сын учился.

Примеров рядом было достаточно. В их деревне нашлись люди, приложившие усилия и проявившие усердие в получении образования, пусть и не самого престижного, но вполне достаточного для того, чтобы найти применение приобретенным навыкам где-либо в городах, не на крестьянском поприще, а на руководящей работе, в органах власти и управления. Егор мог вполне оправдать надежды отца, а потому тот давал ему такой шанс и помогал, чем мог, надеясь в будущем увидеть результат.

Настоявшись и наплакавшись возле руин родительского дома, разведчик начал суетиться, видя поднимающееся над горизонтом яркое летнее солнце. Пора было выдвигаться назад, в расположение взвода, и нужно было сделать это как можно быстрее и не попасться на глаза, а тем более в руки патрульным отрядам, контролирующим прифронтовую зону.

Чтобы хоть как-то отблагодарить своего командира за понимание и доброту к нему и за взятый на себя риск, связанный с отсутствием солдата на территории воинской части, которое обнаружилось бы в случае построения и проверки, Егор решил найти что-нибудь нужное и полезное для лейтенанта Баранова. Самым большим недостатком командир подразделения считал отсутствие писчей бумаги. Нужно было на чем-то писать отчеты о действиях взвода, рисовать схемы вражеских укреплений, фиксировать результаты разведки, которые постоянно передавались в штаб полка для оперативного внесения изменений и контроля обстановки, а также писать приказы и многое другое. Бумага почти всегда отсутствовала, и командир взвода был вынужден порою писать донесения в штаб на вырванной из книги странице, где свой текст он располагал прямо поверх напечатанного.